Го Босен Array - Современная проза Сингапура

Сначала придется объясниться с родителями, терпеливо, но настойчиво растолковать им про зов крови и все такое, про неодолимую тягу, таинственное устремление, святой долг, наконец, предопределенный звездами. Он их уговорит. А если они не поддадутся на уговоры, если они не поймут, не сумеют уяснить себе все это — он будет непреклонен. Прежде всего он подаст заявление об уходе и возьмет расчет, потом получит разрешение работать за границей. Куан Мэн запнулся. Разрешение на работу — чтоб освоить нетронутые земли? Увы, так полагалось по закону. Куан Мэн твердо знал, что никто ему такое разрешение не даст. Вот в чем все дело. И нет у него никаких связей, и нет знакомых со связями. Вот и заминка. А ему так хотелось стать строителем Империи! Не судьба. Опять судьба?

После ужина дядя Чеонг взял его под руку и повел на балкон. Мораль читать, сообразил Куан Мэн. Опять родители жаловались на старшего сына. Куан Мэн приготовился. Два глубоких вдоха с медленными выдохами. В легких оказалось слишком много кислорода, и он закурил сигарету для противодействия избытку свежего воздуха.

Они облокотились на перила. Дядя Чеонг глубоко затянулся своей тоненькой сигаркой. Начинается, подумал Куан Мэн.

— Хороший вечер. Прохладно.

— Да, дядя.

— Куда-нибудь собираешься?

— Да, дядя.

— Как тебе нравится твоя работа, Мэн?

— Тоска зеленая! — честно доложил Куан Мэн, подумал и добавил: — Но терпеть можно.

— Представляю. Наверное, и правда скучно. Но с чего-то необходимо начать, чтобы потом выбиться наверх.

— Куда это наверх, дядя?

Дядя Чеонг сам начинал когда-то клерком и выбился в люди. Теперь у него собственное дело. Но дядя Чеонг был не из тех, кто любит приводить в пример собственный успех, — он был слишком деликатен и мягок для этого. Он повернул голову и посмотрел на племянника:

— Не знаю, Мэн. А ты как думаешь?

— Я как думаю? Я думаю, что кончу жизнь тем, с чего начал, — буду клерком.

Неожиданно Куан Мэну захотелось высказаться честно и без утайки. Хоть раз кому-то все сказать.

— Иными словами, дядя, нет у меня будущего. Никаких перспектив. Меня ждет все то же, что я имею сейчас: я клерк, всегда буду клерком, проживу жизнь клерком, моя жена будет женой клерка, у нас будет семья клерка, и умру я все тем же клерком. Будет у меня сын — его тоже ожидает такая судьба, и он тоже станет клерком. Я не знаю, как вам удалось избежать этого, легко вам было или трудно — не знаю, лучше вам сейчас или хуже — но вы сумели вырваться. А у меня ничего не выйдет, и я это знаю. У меня нет, — он хотел было сказать «таланта», заменил это словом «желание», — способностей. Нет способностей, — повторил он.

— Об этом пока рано судить, Мэн. Ты начал работать всего сколько? Год назад? Рано судить. Надо испытать свои способности. Надо быть справедливым к себе.

— К себе я совершенно справедлив. Ну ладно, я проработал меньше года, но этого вполне достаточно. Из меня ничего не выйдет.

— Глупости. Один год еще ни о чем не говорит. Надо поработать подольше. Все у тебя выйдет, выбьешься в люди. Я не говорю, что у каждого может выйти, но у тебя, по-моему, должно. Нужно только быть смелым, терпеливым, настойчивым, много трудиться, и, конечно, нужна удача. Удача обязательно нужна.

— Видите, дядя, сколько всего нужно. А что я?

— Я и не подозревал, Мэн, что ты так подавлен.

— Я не подавлен. Просто я знаю.

— Но вот то, что ты знаешь, как ты говоришь, это и давит на тебя. Ты еще слишком молод, чтобы знать такие вещи, а ты их знаешь, поэтому такое подавленное состояние.

— Вы так говорите, дядя, будто я какое-то исключение, как будто мало кто в таком положении, как я. Я думаю, таких много. Таких, как я, наверно, тысячи и тысячи. Они-то все тоже знают?

— Может быть, может быть, — раздумчиво сказал дядя.

Его глаза, оплетенные тоненькими морщинками, смотрели в неопределенную даль, может быть, высматривали лица тысяч и тысяч печальных молодых людей, таких, как Куан Мэн, таких, которые знали. По всему городу. Тысяч. Дядя, наверное, забыл, как трудно быть молодым, и теперь вспоминал свою молодость и как трудно он выбивался наверх.

Добрые глаза посмотрели на Мэна — дяде всегда нравился этот племянник, сдержанный, немногословный юноша.

— Мэн, — негромко сказал он. — Мама рассказала мне, что ты много пьешь. Она очень переживает за тебя.

Куан Мэн не успел ответить.

— Не нужно ничего объяснять. Ты уже все объяснил. Я думаю, я тебя понял.

— Спасибо, дядя.