Го Босен Array - Современная проза Сингапура

За завтраком мать взялась за него.

— И здоровье губишь, и деньги на ветер бросаешь с этой пьянкой! Столько пить! Ты что, хочешь, чтоб это все алкоголизмом кончилось?

Куан Мэн отмалчивался. Есть он все равно не мог, только выпил черного кофе.

— Возьми себя в руки, Мэн.

Он кивнул и пошел на работу.

На работе его сразу позвали давать объяснения начальству — по какой причине вчера была пропущена половина рабочего дня? Если заболел, то у него должна быть справка от врача, пусть он ее покажет. Справки, конечно, не было, и Куан Мэн впопыхах начал придумывать причину.

— Отец заболел неожиданно, давление поднялось. У него вообще высокое давление.

Начальство неохотно приняло это объяснение, и Куан Мэн возвратился к своему столу, отбывать рабочий день. Он изо всех сил старался сосредоточиться на скучной работе, старался больше думать. Даже рассчитаться не можешь. Стыд прошлой ночи все еще жег его. Течение дня казалось ему странным. Он даже радовался тоскливой монотонности своей работы, она вдруг приобрела необходимость, важность, и он чуть не с ужасом вспомнил об обеденном перерыве, о целом часе безделья и пустоты. А мысль о незанятом вечере просто страшила его.

В обед он потащился в береговую харчевню и заставил себя проглотить немного супу. Лодки в устье реки подпрыгивали на волне, будто кланяясь друг другу, как когда-то в старину церемонно раскланивались люди. Плавник и всякий речной мусор поднимались и опускались на волне, поднимались и опускались на мутной, в радужных масляных кругах воде. Воздух крепко пропах речной грязью, острыми приправами, подгорелым жиром. Люди толкались, болтали, ели. Куан Мэн решил пройтись по горячим полуденным улицам. В пустынном переулке он наткнулся на бездомную собаку, тоскливо обнюхивающую переполненный мусорный ящик. Куан Мэн вернулся на работу.

После работы он пошел на остановку. Опять длинная неразговорчивая очередь. Забравшись наконец в автобус, он смотрел на мир, скользивший за окном, и пытался придумать, куда девать вечер? Куда девать себя? Вот в чем вопрос. Так и не найдя ответа, он поплелся домой.

Он долго стоял под душем, открытым до отказа. Тугие струйки барабанили по телу, совсем как палочки по натянутой барабанной коже. Та-та-та-та! Как пулемет.

— Побыстрее, Мэн! — крикнула сестренка. — Папа еще не мылся!

— Иду.

Он вынес на балкон тяжелый стул и попробовал читать вечернюю «Малай мэйл». Открыл страницу комиксов, чтоб узнать, что новенького у доктора Килдэра, у колдуна Мандрейка, у судьи Ди и у Рипа Керби. Красавец доктор только что поставил трудный диагноз, колдун загипнотизировал шайку опасных преступников, почтенный судья разрешил загадку одного из таинственнейших преступлений древнего Китая, а американский детектив и его слуга-англичанин подошли вплотную к разгадке загадочного убийства в современной Америке. Прекрасно. В мире все в порядке. Отлично. Он уронил газету на пол и курил сигарету за сигаретой. Выкурил четыре. На балкон вышла мать.

— Ты зачем столько куришь? Ты только посмотри, сколько окурков! Рак хочешь получить, да? Уж не говоря о том, что деньги переводишь.

— Ладно, ма.

— «Ладно», «ладно». Курить надо поменьше.

— Ладно, ма.

— Да что ж это такое, — разворчалась мать. — Пьет, как рыба, дымит, как труба, и все, что от него добьешься, — ладно, ма!

Куан Мэн встал и перегнулся через перила. На углу столпились деревья, как соседское семейство, вышедшее подышать. Тускнеющий вечерний свет сделал листву густой и черной. Многоквартирный дом жил своей обычной жизнью. Странное беспокойство не покидало Куан Мэна — он не знал, чем заполнить тягучее время. «Райский бар» и Люси уже засасывались в прошлое, это уже умирало, и он не в силах был остановить уходящую жизнь. Мертвое — как бабушка, часть прошлого, часть его самого.

Позвали ужинать. Есть, чтобы жить. Прожить еще немного. Каждый день еще немного.

После ужина он собрался из дому. Мать опять напомнила, чтобы он не пил. Не пить, не курить. А как же жить? На что тогда тратить время? Жить и убивать время — это одно и то же.

Куан Мэн опять пошел в «Счастливый бар». И постепенно привык к этому новому бару. Новая привычка. Снова и снова, пока это не превратилось в часть настоящего, в часть жизни. Так проходили вечера.

Скоро жизнь его стала укладываться в две части. Первая состояла из дневных часов: завтрак, автобус, работа, обед, автобус, ужин — порядок, который он соблюдал. Вторая — невыносимые вечерние часы, новые и беспорядочные. В них не было порядка, потому что всякий раз приходилось заново решать, в какой бар пойти, с кем там разговаривать и чем заняться. Куан Мэн будто жил в двух разных мирах или будто в нем жили два разных человека. Он даже начал думать о себе: я дневной и я вечерний. Вечером или ночью он был способен говорить и делать такое, что было совершенно немыслимым при дневном свете. Но если у него бывали неприятности днем, на работе, он утешался сознанием того, что все это растает и исчезнет, когда наступит ночь. Два человека в нем помогали один другому. Куан Мэн мог переходить из мира в мир — как в той китайской притче о человеке, который вообразил, будто он бабочка, а потом не знал, то ли он человек, вообразивший себя бабочкой, то ли он бабочка, вообразившая себя человеком. Совсем как Куан Мэн и его два мира.