Уинстон Грум - Гамп и компания

Гретхен по-настоящему чудесная девушка, и она не хочет пробыть всю свою оставшуюся жизнь официанткой, но не знает, чем ей еще заняться. Она очень красива, но считает, что жизнь во многом обошла ее стороной.

— Я уже не так молода, чтобы стать моделью, — говорит она, — und слишком молода, чтобы отказаться от всего остального. Возможно, я поступлю в университет. Я еще хочу кем-нибудь стать.

— Угу, — говорю я, — это было бы славно. Я в свое время ходил в университет.

— Ja, Форрест? Und чему ты там учился?

— Футболу, — говорю.

— Ах!

Славные деньки, как говаривала моя мама Гамп, обычно не длятся вечно, и эти не стали исключением.

Прошло не особо много времени, как начальник гарнизона собрал нас всех на парадном плацу и сделал объявление.

— Итак, ребята, вот вам сразу хорошие новости и плохие новости.

При этих его словах от солдат послышалось глухое ворчание.

— Плохие эти новости, — продолжает начальник, — для тех трусов из ваших рядов, которые просто сосут свое жалованье и не желают выполнять свой солдатский долг.

Опять ворчание.

— А хорошие эти новости для тех из вас, кто желает начать убивать и умирать — что, как вам известно, и есть занятие солдата. Для этого вам будут предоставлены все возможности — благодаря одному сукиному сыну по имени Саддам Хуйсейн, который главный а-раб в Ираке. Он теперь затеял войну против нашего главнокомандующего, президента Соединенных Штатов Америки Джорджа Герберта Уокера Буша.

Тут часть ворчания сменяется криками восторга.

— Короче говоря, — заканчивает начальник, — мы намерены отправиться в Ирак и высечь его языческую жопу!

Так мы и сделали.

Вечером накануне отъезда я получил разрешение на выход в городок, чтобы в последний раз повидаться с Гретхен. Она как раз накопила достаточно деньжат, чтобы поступить в университет, и даже уже сходила на первые занятия.

— Ах, Форрест, — говорит Гретхен, — это так замечательно! Я изучаю английский!

Мы взялись за руки и немного прошлись, а потом я рассказал ей, что происходит. Гретхен не стала кричать или махать руками, ничего такого, только крепче сжала мою руку и сказала, что уже думала о такой возможности.

— Всю жизнь, — говорит Гретхен, — я училась не зависеть от того хорошего, что случалось. Но я по-прежнему всегда надеюсь, что это хорошее будет случаться. В один прекрасный день ты вернешься, ja?

— Ja, — сказал я ей, хотя и не знал, правда это или неправда. В конце концов, в моей жизни обычно ничего хорошо не складывалось.

— Когда ты вернешься, — говорит Гретхен, — я буду говорить по-английски так же хорошо, как ты.

— Ja, — говорю.

В общем, на следующее утро мы покинули Германию.

Перво-наперво мы погрузили все наше барахло, куда входили танки, самоходки и всякая такая ерунда, а потом отплыли в Саудовскую Аравию. Когда мы туда прибыли, наша дивизия насчитывала восемнадцать тысяч солдат. Если прибавить это к остальной нашей армии, мы составили около миллиона против вдвое большего числа а-рабов, и наш командующий, генерал Норман Шайскопф, сказал, что этого вполне хватит для честного боя.

Саддам и его а-рабская армия заняли маленькую страну Кувейт, известную в основном тем, что там имелась целая куча нехтяных скважин. По сути дела, в этом мелком Кувейте нехти было достаточно, чтобы десять лет обеспечивать все Соединенные Штаты Америки — потому-то, как я прикидываю, мы там и оказались. Мы собирались выбросить оттуда а-рабов Саддама, чтобы сохранить за собой нехть.

Единственное, что осталось у меня в голове от Саудовской Аравии, это песок и пыль. Всюду, куда бы мы ни пошли, были горы песка и пыли. Вечно лезет в глаза, в уши, в нос и в одежду, а как только все с себя смоешь, так еще больше этого чертова песка и пыли туда набивается. Кто-то говорит, что армию повезут в грузовиках по песку и пыли, чтобы жизнь не казалась нам сахаром, когда придется сражаться с Саддамом Хуйсейном.

Поскольку никаких сортиров тут и в помине нет, не считая ямок в песке, то мы с сержантом Кранцем вернулись к исполнению своих обязанностей по очистке гусениц танков. Правда, на этот раз нам уже пришлось счищать с них не грязь, а пыль и песок. Каждый день мы с сержантом обмахиваем гусеницы, которые, понятное дело, через пять минут становятся такими же грязными, какими были до этого.

Так или иначе, в один прекрасный день нам дают увольнительную, и мы идем в городок.

Наши парни шибко недовольны, если учесть, что в этой самой Саудовской Аравии нет ни виски, ни женщин. Больше того, виски и женщины здесь запрещены законом — ну, виски точно, да и женщины, пожалуй, тоже. Иначе чего ради им бегать по округе внутри огроменных плащей, так что ничего, кроме их глаз, и не увидишь. А-рабские мужчины тоже носят такие плащи, и большинство из них расхаживает в тапочках с загнутыми кверху носами. Кто-то говорит, что когда они в этой чертовой пустыне садятся посрать, то обеими руками за эти загнутые носы держатся. Так им, мол, легче равновесие сохранять. Вот такие дела.