Эмилиян Станев - Будни и праздники

Стараясь не слушать ее храпа, Манев спрашивал себя: «Чем я должен теперь жить, если я больше не верю ни в людей, ни в смысл истории? Откуда мне черпать радость, силу и волю делать то, что я делал до сих пор? Как у всякого человека, и у меня были свои иллюзии… какие-то представления о жизни, какие-то идеалы, нечто такое, что человек создает себе в течение многих лет… Все это теперь разрушено, и я готов отречься от самых дорогих своих мыслей и стать как все…»

Ему пришло в голову лечь во дворе.

Он встал, взял одеяло, простыню и вынес их. Потом вернулся за матрасом. Сообразил, что может сделать удобное ложе, сдвинув две скамейки.

Когда он потащил их к стене, кто-то взял его за локоть. За спиной стояла жена и удивленно на него смотрела.

— Иордан, что ты делаешь? — спросила она шепотом.

— Лягу здесь, в доме я не могу заснуть.

— Завтра освободят нашу комнату, а сейчас пойдемв дом, там поспишь. И мне дай поспать.

— Отстань от меня! — бросил он грубо. — Я никому не помешаю, если лягу здесь.

— Ты простудишься и всех перебудишь. Неужели ты не видишь, что они понимают?

— Ну и пускай понимают!

Она взяла его за руку и попыталась уговорить вернуться в комнату, но, убедившись, что из этого ничего не выйдет, ушла с недовольным видом.

— Какой же ты злюка! — сказала она, прежде чем закрыть за собой дверь.

Манев сдвинул скамейки, постелил себе и лег.

Было светло. Напротив виднелась гора, на ее черном фоне светился город, маленький и далекий. Августовская ночь была теплой. Под светом звезд предметы не отбрасывали теней, виноградные лозы сливались в темные ряды, молчаливые и недвижные, как и деревья, словно все, замерев и притаив дыхание, слушало звон цикад. Кто-то крикнул в соседней даче. В траве у стены прыгала лягушка, ветер шумел в ветвях ореха, и этот шум сливался с тихим журчаньем воды в ручье. Пестрая кошка бесшумно проскользнула вдоль проволочной ограды и исчезла в винограднике.

В ушах у Манева еще звучали слова жены: «Какой же ты злюка!»

В комнате тетушки Лолы кто-то закашлялся.

«И они меня ненавидят так же, как я ненавижу их», — мелькнуло у него в сознании.

Он с головой закутался в одеяло, словно хотел отгородиться от мира. Но, поняв, что и так ему не уснуть, постарался ни о чем не думать. В памяти одно за другим всплывали дневные впечатления: картина в вагоне, лица торговцев; чемодан, обвязанный веревкой, потом какая-то станция со стрелочником на перроне и вытянувшимся по стойке «смирно» полицейским. Потом он увидел, как Проданов ест.

Он отбросил одеяло, под которым задыхался, и лег на спину. Взгляд его поднялся к темному небу, усеянному яркими звездами. Два созвездия то вспыхивали, то гасли. Душа его зареяла в бездонной выси. Но — странное дело! — на него нахлынуло смятение. Звездное небо не влекло его к себе, что-то мешало ему туда смотреть.

Он опустил взгляд, но это смутное чувство не проходило.

«Это же просто звезды, — подумал он, — почему мне так тревожно?»

Он посмотрел вверх и испытал неприятное чувство, будто кто-то за ним следит. Но на этот раз не опустил глаза, а продолжал всматриваться в небесную глубь. Одна большая звезда мерцала фосфорно-зеленым светом. Он сосредоточил внимание на ней. В ее сиянии, дробившемся на жемчужные нити, было что-то радостное, чистое и прекрасное.

«Это, должно быть, Юпитер, — сказал он себе, — но что из того?»

Сверху то самое «что-то» все более властно давило на его душу. Чувствуя его неотразимую силу и растущее смятение в себе, он всмотрелся в беспредельную глубину темного неба.

«Вот что меня пугает, вот что меня мучает — бесконечность… потому что мой ум не в силах ее обнять…» Но эта догадка его не успокоила. Он по-прежнему чувствовал давящую тяжесть и необходимость узнать, что же это такое.

Тогда он стал думать о тайне, которая была над ним, и чем больше думал о ней, тем ему становилось яснее, что это «что-то» заключено в нем самом.

Он сосредоточился в себе и вдруг понял, что его душа скована темным и малодушным чувством отчаяния и страха.

«Чего я боюсь?»- спросил он себя, и внутренний голос ему ответил:

«Ты боишься голода, смерти, боишься страданий и борьбы…

Твоя жизнь расшатана, твоих представлений о будущем не существует. Вот что тебя мучает и приводит в отчаяние. И в своем отчаянии ты готов отрицать самое жизнь…»

Эта мысль поразила его: она открыла ему простую истину.

«А что мне теперь делать?»- спросил он себя.

«Не забывать того, чем ты жил и с чем связывал свои надежды до сих пор, — ответил ему внутренний голос, — то прекрасное, непостижимое для ума, но действительное, стоящее над всеми делами человека! Это оно движет жизнь по неизвестным путям к совершенству и к истине… Вон оно, над тобой, оно — вселенная, оно — в твоем духе и в духе всех людей, живших до тебя и живущих сейчас…»