Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Слушайте, жандарм, — в ярости кричит она, — если я вам сказала, что здесь ничего нет!! — И краска снова заливает ее лицо.

— Ну-у-у? — повторяет жандарм и сам поднимает мешок.

Его правая рука, как сытый хорек, ныряет в нутро кровати и вынимает оттуда кожаный бумажник. Мать наблюдает молча и неподвижно. Кожа вокруг мясистого носа подергивается — предвестник полного исступления. Лопе за дверью затаил дыхание.

— Кто здесь спит? — спрашивает Гумприх нарочито будничным голосом, будто он всего лишь поймал блоху.

Мать не отвечает на его вопрос. Лопе поспешно плюхается на лежанку. Жандарм выходит на кухню и приводит в спальню Труду.

— А ну, малышка, скажи-ка мне, кто здесь спит? — спрашивает он все тем же голосом.

Труда вопросительно глядит на мать, потом поднимает маленькую ручонку и взмахивает между Лопе и собой.

— Мы, — отвечает она.

Лопе вскакивает с места, но Гумприх уже схватил его за шиворот.

— Значит, это ты постарался, паренек? — спрашивает Гумприх все еще ровным и спокойным голосом.

Через открытую дверь Лопе бросает взгляд на мать. Мать так же молча стоит перед кроватью. Она прижала к груди стиснутые кулаки. Гумприх глядит на Лопе, как глядят на ядовитую змею. Проходит секунда. Долгий-долгий срок для Лопе. Он видит, как Ариберт на четвереньках ползает в песке, как хохочут девицы. Только Ариберт мог потерять такой роскошный бумажник. Он видит мать с ведрами у колодца. И он видит, как она с кандалами на руках идет через усадьбу вслед за жандармом.

— Да, господин вахмистр, все это сделал я, но я собирался…

— Жандарм, он врет! — Мать наконец стряхивает с себя оцепенение.

В сенях кто-то гремит ведрами.

— Чиста-а-та и па-а-рядок на бойне! — Отец с грохотом распахивает дверь кухни.

На лице у Гумприха молнией сверкает усмешка.

— Ч-честь им-мею, жан… шан… штандарм! — Отец придерживается левой рукой за косяк двери, пытаясь одновременно правой рукой отдать честь. Он даже пробует щелкнуть каблуками, но от этого усилия растягивается на полу.

Элизабет радостно хлопает в ладоши.

— А папа опять набрался, а папа опять набрался…

Мать подскакивает и толкает Липе на лежанку.

— Ну, с этим нынче не поговоришь, — вслух размышляет Гумприх. — А теперь давайте, выкладывайте, как было дело.

Но жандарм Гумприх просчитался. На отца именно что нашел разговорный стих. Для начала он подмигивает затуманенными от пьянки глазками.

— Ежели здесь кто чего желает насчет фонаря или мало еще чего желает, так на то есть я, потому как я здесь всему голова.

Липе привстает с лежанки и плюхается обратно.

— Мы не об этом, господин Кляйнерман, — отмахивается Гумприх.

— Тоись как это не об этом? Самое что ни на есть об этом. Фонарь если не горел, так я не забыл про фонарь, просто в нем керосину не было, и во всей усадьбе не было, вот.

— Перестань молоть, — теряет терпение Гумприх.

— Это я-то — и молоть? Дак я вам скажу, господин вахмистр, что три года прослужил на действительной, уж мне ли не знать, как положено лепортовать по начальству, честь имею, господин жандарм.

Гумприх в отчаянии взмахивает руками. Мать хватает отца за плечи.

— А ну, молчи! С тобой стыда не оберешься. Да где ж такое видано? И чешет языком, и чешет, и замолчать не может, пьяная харя.

Отец изо всех сил таращит осоловевшие глаза. Теперь он сидит молча и ждет удобного случая — как разъяренный пес. Все это, вместе взятое, дало много времени для Лопе, который сейчас приступает к своему рассказу.

Язык у него двигается вроде бы сам по себе, все равно как у крякающей утки.

— Господин жандарм, это и вправду все сделал я. Мать меня выгораживает, потому что я… потому что она меня… — Лопе хочет сказать «любит», но у Кляйнерманов это слово не в ходу. Лопе и знает-то его только из книг. — Мать так добра ко мне, — наконец говорит он, — она очень добра, а я очень испорченный. Мать всегда запрещала мне читать книги, в которых говорится про воровство, а я все равно их читал тайком.

Застывшее лицо Гумприха меняется. Гумприх задумчиво опускается на стул.

— Это ж надо, как он врет, это ж надо, как он заливает! — плачущим голосом перебивает мать. Какое-то мгновение она растроганно глядит на Лопе, потом собравшись с духом делает шаг вперед. Она сует ему под нос свой крепкий кулак, а другим указывает на жандарма.

— Не будь здесь этого типа, я б тебе как следует врезала, дружочек, за твою брехню.

— А, черт подери, уж не спер ли чего этот сброд? — Отец вскакивает с места. Мать толкает его обратно. — Эти скоты осрамят вас на всю округу, — бормочет отец, глядя в пол.