Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Конечно, неправду, он следил за мной, когда я это делала.

— Из какого же окна он за вами следил?

Мать подводит жандарма к правому из окон, выходящих во двор. Лопе что-то смекает про себя. К вопросу о пиджаке он был не готов, но когда отец заступился за мать, Лопе не мог признаться, что это был не он. Потому что мать могут засадить в тюрьму, как Ханско, сына Тины Ягодницы. Лопе уже почти одолел пруд со сплавными бревнами, но тут оказалось, что за прудом его поджидает топкое болото, через которое не перейти.

Жандарм Гумприх смотрит в окно, сперва в закрытое, потом в открытое. Мать продолжает его убеждать.

— Ну что ж, парень вполне мог наблюдать все это из окна, — гудит себе под нос жандарм. И вдруг набрасывается на Лопе, словно мясникова собака: — А теперь, дружочек, изволь говорить правду. Ты, никак, провести меня вздумал? Тогда я тебе покажу, тогда ты у меня узнаешь, где раки зимуют.

— Да, — говорит Лопе, дрожа всем телом.

— А я повторяю, что он врет! — надсаживается мать.

— Ты, сопляк, чего добиваешься? Думаешь, раз у тебя молоко на губах не обсохло, так на тебя и управы нет? Нет, ты хоть и мал, а продувная бестия, как я вижу… Вот угодишь в исправительную колонию…

Слезы.

— Да, да, да, господин жандарм, я и хочу, чтобы меня наказали. Я знаю, что человека положено наказывать, если он…

Жандарм Гумприх возится со своей фуражкой, приподнимает ее, утирает пот.

— Я отказываюсь что-либо понимать. Значит, вы оба замешаны.

— Да вы, никак, рехнулись, Гумприх? Что же, я, по-вашему, подбивала мальчишку на воровство? — резко перебивает мать.

Гумприх снова подходит к окну. Под окном уже собралась изрядная толпа любопытных.

— Вы чего тут столпились, вам что, больше делать нечего? — рявкает Гумприх. Потом, обращаясь к Пауле Венскату, командует: — Сбегай за ночным сторожем, да чтобы одна нога здесь, а другая там.

Пауле резво берет с места.

А жандарм снова поворачивается к Лопе и к матери. Задает вопросы про остальных детей. Мать отвечает, злобно фыркая. Девочки начинают плакать. Элизабет прячет голову под материнским передником. Жандарм непонятно зачем начинает допрашивать Труду. Ее срывающийся голосок тонет в потоке слез.

С пыхтением приближается ночной сторож. Он что-то смущенно дожевывает на ходу. Бакенбарды у него так и подпрыгивают. Гумприх отдает приказ присмотреть за Лопе и матерью, а сам уходит, прихватив с собой бумажник. Сторож садится на табуретку и сидит, выпучив глаза. Мать говорит непривычным для нее тоном, мягко и растроганно:

— Ты что же это вытворяешь, сынок? Как ты смеешь обманывать начальство?

— Ты сама говорила, — всхлипывает Лопе, — сама говорила, что никакого начальства нет. Ты ж говорила, что начальство придумывают для себя глупые люди, чтобы было потом кому кланяться.

Мать досадливо мотает головой. Лопе плачет, закрыв лицо руками.

— Если они упрячут тебя в тюрьму, что станет тогда с Элизабет и с Тру…

— А ну, цыц! — вскакивает с места сторож. — Разговаривать будете, когда жандарм вернется. — Потом вдруг, смягчившись, он добавляет: — Матильда, войди в мое положение, не запутывай ты меня, Христа ради.

— Не напусти от страха в штаны, на твой сторожевой рожок все равно никто не польстится.

Гумприх обернулся живым манером.

— Ну, фрау Кляйнерман, собирайтесь. Вам придется пойти со мной.

— Мне? Пойти? От трех-то детишек? У вас, видать, не все дома, господин жандарм.

— Об этом вам следовало подумать, когда вы брали чужой бумажник.

— А почем вы знаете, что взяла его именно я?

— Господин фон Рендсбург сказал, что мальчик никоим образом не мог этого сделать. Его милость хорошо знает мальчика, это слова господина фон Рендсбурга, в мальчике здоровое ядро, это слова господина фон Рендсбурга. Твое счастье, парень, не то пришлось бы нам с тобой кой-куда прокатиться.

Лопе опускает голову. Новые слезы капают на истертый каменный пол кухни.

— Так я и думал, — говорит Гумприх почти отеческим тоном. — Так я и думал, что это не ты.

Лопе ничего не отвечает. Мать по-прежнему настроена воинственно и не выходит из спальни, а ее взгляды, словно когти, впиваются в жандарма.

— Ну, пошевеливайтесь, фрау Кляйнерман, вы должны пойти со мной. Уж вам-то не отвертеться.

В дверь стучат. Ни Лопе, ни мать не осмеливаются выкрикнуть обычное: «Войдите!» — и эту миссию берет на себя жандарм. Блемска рывком распахивает дверь. Все глаза устремляются на него. По лицам девочек легким ветерком проскальзывает слабое подобие улыбки.