Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

Такие и подобные мысли заносит Фердинанд в свой дневник. И когда он видит перед собой все это, — чернилами по бумаге, — у него становится спокойнее на душе. Он уничтожил стебли крапивы. Он помешал крапиве выполнить свое предназначение. Но покамест он не внес в почву своего садика ничего взамен крапивы. И в ту же ночь он пишет письмо Кримхильде фон Рендсбург. Письмо содержит множество планов насчет садика. Оно нашпиговано именами роз, которые и выговорить-то мудрено. Имена же он выписал из словаря. Нежные ароматы пронизывают это письмо. Цвета и краски либо контрастно спорят друг с другом, либо сливаются в светящуюся симфонию юга. В письме он просит у нее совета относительно подбора сортов.

При этом он позволяет себе намекнуть, что, коль скоро судьба решила именно так, а не иначе, он мечтает приблизиться к ней, хотя бы посвящая свой досуг занятиям с ее любимцами из многообразного царства роз…

Фердинанд отправляет письмо почтой и ждет ответа целую неделю. Ни звука. Он ждет еще одну неделю и во время этой второй недели случайно натыкается на садовника Гункеля.

— Ее милость, наша фрейлейн, сказывали, вы тоже хотите разводить розы. Сперва надо привесть сад в порядок, не то в нем и шиповник расти не станет.

Розы Фердинанда обращаются в морозные цветы на стекле. Итак, она не собирается ему писать. Смеется ли она над его планами? Он вспоминает ее рот, который тогда произнес: «И это все? Знаешь, по-моему, любовь — смертельно скучное занятие. Если это и есть та самая любовь, о которой так много писали поэты, тогда, вероятно, она существует лишь внутренне, в сознании отдельного человека. Но чтобы вдвоем? Согласись, что это на любовь совсем не похоже. Ты хоть раз поднимался ко мне в окно по веревке? Ты хоть кого-нибудь убил ради меня? Может, ты стал паломником либо монахом, чтобы в этом облачении беспрепятственно проникать ко мне? Ты не решаешься явиться к моему отцу, который изо дня в день словами будто пилой подрезает ствол, на котором, как ему кажется, расцвели цветы нашей любви. Ах, отец, отец. Видит бог, ему незачем стараться. Ничего у нас не расцвело. Был один-единственный бутон, на бутон упала одна-единственная градинка, и он замерз. Стал ли ты, чтобы завоевать мое расположение, одним из тех поэтов, тех художников, которые пишут стихи о сердечных тайностях либо выплескивают внутренний жар на холст? Может, в парке, где рассылают свой аромат жасмины, ты пел мне под глухие звуки лютни?» В те времена Фердинанд еще не знал, что́ пишут про любовь поэты, а веревки для ночных визитов к возлюбленной словно ножом резал почтительный страх Фердинанда перед его милостью. Стать монахом либо паломником? От этого поступка его удерживала мысль, что уж тогда не видать ему Кримхильды, как своих ушей. И, наконец, кого прикажете убивать ради нее? Уж не учителя ли Маттисена, который словно возлюбленный ходит рядом с ней по парку и вязальной спицей считает тычинки в цветке вишни?

Но вот стать художником… Почему и не стать? Фердинанд начал читать все, что понаписали о любви поэты. И почувствовал, что не так уж и трудно сочинить что-нибудь похожее, если два-три дня подряд ничем другим не заниматься, кроме как читать стихи. Весь мир вращался вокруг рифм, весь мир мечтал угодить в их сети и стать литературным произведением. Галка стремилась к палке, а глаза глядели, куда пошла коза. И он написал Кримхильде о блаженстве, которое его наполняет, о том, что наконец заявила о себе его истинная суть: он, сын мельника, ощутил себя поэтом, мыслителем и тому подобное.

В тщеславном нетерпении она написала ему, что ждет его первое стихотворение. Он и выдал требуемое:

Он до сих пор помнит эти стихи наизусть. Но ее, судя по всему, они не удовлетворили. В ответном письме содержались образцы из газет и журналов.

Он накатал ей еще одно стихотворение, которое, несомненно, было лучше первого, но это, второе, он не отослал. «Художник неохотно расстается со своими шедеврами» — вычитал он где-то.

Затем он перешел к живописи. Благо, со школьных времен у него сохранился набор чертежной туши. Так вот, он обнаружил в одной из книг изображение двух влюбленных, которые сидят под черешней и лакомятся ее плодами. На дереве уже почти не осталось ягод, и нагота осени уже сквозит меж его ветвями. Он срисовал эту картину, а потом и затушевал ее.