Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

Ни слезинки на ресницах Матильды, мягче обычного колючий взгляд, словно сквозь марлю, которую вешают на окна для защиты от мух.

— Можешь и впредь приносить мне свое грязное белье. И не поминай лихом. Ты ведь — ты ведь почти ни в чем не виноват. А того, другого, можешь не бояться, он такой… такой… да ты и сам увидишь.

На том и порешили. Фердинанд издали наблюдал рождение сына, как петух наблюдает появление цыплят. Он и сам еще был, — себе Фердинанд, конечно, в том не признавался, — но был он таким младенцем, а тут — на тебе: сын! Порой он даже был готов уверовать в чудо.

В воспоминаниях об этой поре Фердинанд проводит всю субботу. С него бы и довольно сидеть вот так и размышлять. Но жизнь снова и снова вторгается в мир его мыслей и побуждает к действию.

В воскресенье он просит Венската одолжить ему лопату, тяпку и грабли.

— Никак, дорогу прокладывать в воскресенье-то?.. — ехидничает Венскат.

— Да нет, Венскат, какую там дорогу, просто сорняки у меня в садике уже почти окно закрыли… как бы это выразиться, растет все без смысла и без толку.

Фердинанд натягивает перчатки и выдергивает стебли крапивы у себя под окном. Стебли стали твердые и волокнистые, будто стволы деревьев. Длинные руки Фердинанда далеко высунулись из рукавов рубашки. И поэтому мохнатые листья крапивы беспрепятственно касаются его запястий, обжигают кожу своим ядом и оставляют после себя белые, воспаленные точки. Он поглаживает зудящие места. Неприятно, ах, как неприятно. «Четыреста граммов этого растения содержат столько же белка, сколько его содержится в ста граммах соевых бобов», — сообщает управляющий. Но Фердинанд не может останавливаться на достигнутом. Его ожидают великие свершения. Белые корешки сныти извиваются, как черви, у него под ногами. Галинсога увядает на разрытой земле. Он работает почти два часа без перерыва. После этого у него не остается сил даже на то, чтобы держать в руках лопату. Огнем горят водяные мозоли на ладонях, у основания пальцев. Пожалуй, до следующего воскресенья ему за лопату не браться.

Но надо начертить план будущего сада. С выбившимися из-под шляпы растрепанными волосами Фердинанд украдкой косится на окошечко жены управляющего. Белая гардина застыла в неподвижности. А уж что там происходит за выбеленной стеной — об этом можно только строить догадки.

В школе все заняты приготовлениями к детскому празднику. Это будет первый праздник после войны.

— Какие прекрасные бывали праздники при нашем кайзере!

— Деньги он давал на них, что ли?

— Деньги — нет, зато он давал поводы. Взять хотя бы праздник в честь Седана!

Дети ходят из дома в дом, собирают маринованные фрукты, летние яблоки, масло, муку. Булочник Бер печет пирожные, жертвует на это дело сахарный песок, коробку конфет и другие сладости. В лавке покойной Крампихи воцарился торговец Кнорпель. Его желтушная жена стоит за прилавком в белом халате, будто снежная баба, и спрашивает приторным голосом: «Угодно еще чего-нибудь?» — либо: «Чем могу служить?»

А лавочница спрашивала просто: «Тебе чего?»

Магазин более высокого пошиба. Для деревни — шаг вперед. Торговец Кнорпель с маленькой растрепанной бородкой и крючковатым носом колдует в задней комнате над огурцами и селедкой, как в свое время это делал Лопе под надзором лавочницы. Иногда Кнорпель большими белыми буквами выписывает на черной доске: «Сегодня поступила свежая квашеная капуста».

За месяц одна и та же бочка с капустой поступает по меньшей мере трижды. Кнорпель — настоящий коммерсант. Лопе идет к Кнорпелю и просит отпустить ему два пакетика синьки.

— Пожалуйста, дитя мое. Желаешь чего-нибудь еще?

— Нет-нет, мама сама рассчитается, когда выдадут зерно.

Фрау Кнорпель судорожно хватается за пакетик синьки.

— Читать умеешь?

— Да.

— Вот и прочти.

— Пусть вам в долг уступает серый волк, — с запинкой читает Лопе.

— Кривляки несчастные, — говорит мать, и больше его никогда не посылают к Кнорпелям.

— Жертвуйте на детский праздник, — хором декламируют дети.

Фрау Кнорпель жертвует три пакета солодового кофе, еще из тех, что остались после Крампе, тетради с выцветшими обложками и со следами повидла на страницах, две картофелечистки, пять пакетиков булавок и двадцать пять поздравительных открыток к серебряной свадьбе. Столяр Танниг изготавливает звезду-мишень для стрельбы из лука. Альберт Шнайдер и Клаус Тюдель приходят за звездой, укрепляют ее на длинном шесте и синим карандашом пишут на кривобоких лучах: «Первый приз — второй — третий — утешительный», — после чего надпиливают первый и второй лучи.