Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— А ну, покажите мне, кто подстрелил моего мальчика! Пусть выкладывает денежки! Где он? Пусть только покажется…

Но к этому времени на кухне не осталось уже ни единого ладенбержца.

— Почему ты пустил его на такую опасную работу? — спрашивает лейб-кучер Венскат клокочущего от негодования Гримку.

— А что, мне на цепь его посадить, что ли? Умник какой сыскался. Ежели я дома играю на барабане, у меня нет часу думать, куда он смотался и не попал ли под пулю. Как я занимаюсь музыкой, мне ни к чему, где ребята. И всякий богатей может в них стрелять. Пусть только попадется мне на глаза…

Снова появляется учитель. Он ведет за собой человека, который произвел роковой выстрел. Брызжа слюной, Гримка набрасывается на него. Ладенбержец сохраняет спокойствие.

— Тебе подфартило, — говорит парикмахер Бульке. — У парня вроде бы только касательное ранение, но заплатить за это придется, чтоб ты знал.

— Касательное ранение бедра, — подтверждает также и учитель, — хотя еще ничего не известно. Может, пуля засела внутри.

— Тогда как же? Касательное оно или не касательное?

— Это уж пусть врач определит.

Решено отвезти мальчика в город к врачу на грузовике ладенбержцев. Сопровождать его будут повитуха и парикмахер Бульке. Из хозяйственного двора с распущенными волосами прибегает фрау Гримка. Она причитает в голос и машет кулаками.

— Чертов сброд, проклятый, проклятущий… Что хотят, то и делают, потому как мы приезжие…

Несчастный случай вносит прохладную струю в праздничное настроение, как гроза — в летнюю духоту. Ладенбержцы требуют деньги обратно. Письмоводитель колеблется.

— Чего это ты? Мы ведь даже выстрелить не успели. Да и винтовка-то тю-тю — накрылась.

— Выдай этим мазилам обратно их денежки, — сердито говорит письмоводителю Густав Пинк, — не то как бы они всех нас не перестреляли.

— Набрал тридцать пять, так не задавайся, — ворчат ладенбержцы.

Три ладенбержца, которые раньше говорили с Липе, теперь зажали его в трактире:

— Тебе давным-давно пора бы знать, кто у вас в деревне красный, — говорит косоглазый.

Липе отвечает уклончиво:

— Я мало где бываю. У меня и дома полно дел.

— Чтоб ты знал: это служебное поручение. Мы его тебе даем. Как же ты иначе заработаешь себе на форму? Такие поручения положено выполнять. Ты ж у нас старый фронтовик, ты ж понимаешь, что такое приказ. Для колоний нам понадобятся только лихие парни. А ты у нас в самой поре.

Это говорит уже не косой, а тот, кого они называют Тюте. Тюте высоко засучил рукава. А руки у него покрыты татуировкой. На левой пониже локтя вытатуирована голая женщина. Когда Тюте начинает поигрывать бицепсами, бедра у женщины ходят ходуном.

— Я к неграм хотел, потому как я хотел стать бутчером. Ты небось и не знаешь, что такое бутчер…

— Ладно, ладно, теперь мы знаем. — Тюте не дает ему договорить до конца. — А еще мы хотим узнать, кто у вас красный. Когда мы приедем в другой раз, чтоб ты их всех нам перечислил, понятно?.. Хозяин, еще по кружке… Понимаешь, когда я говорю «красные», — Тюте приближает свой широкий рот к самому уху Липе, — когда я говорю «красные», я говорю про самых крайних. Большинство социалистов — народ безобидный, просто они носят в кармане членскую книжку, а переворачивать мир и не собираются, понял?

— Но если мы не получим обратно наши колонии, тогда мы…

— Ясно, ясно, перестань наконец талдычить про свои колонии, до колоний пока далеко. Всему свое время. Пока есть дела поважней.

Липе поднимает кружку с дармовым питьем и щелкает каблуками. Пиво выплескивается через край.

— Ваше здоровье, господин капрал. Да здравствуют немецкие колонии… Если мы их не отвоюем…

— Ты думаешь, это и впрямь подходящий для нас человек? — бормочет Тюте, обращаясь к косоглазому.

Косоглазый скалится в ухмылке.

— Не беспокойся, он сделает все, что требуется. Не надо только давать ему так много пить. Две-три рюмки — и баста.

Лопе заявляется домой к ужину. Мать сидит в кухне на лежанке. На нее опять нашло, и поэтому Лопе решает не засиживаться дома. Он возвращается в зал и протискивается сквозь толчею танцующих. Орге Пинк подзывает его. Орге Пинк сидит за одним столом с Фрицем Блемской и Пауле Венскатом. Пауле Венскат пьет пиво и делает вид, будто захмелел. Орге Пинк подпевает капелле. Фриц Блемска ведет себя спокойно. Он приехал из города на Михайлов праздник.

— Ты корчишь из себя благородного господина, — говорит ему Орге Пинк. — Вы вообще все в городе сильно благородные, сморкаетесь вы в платок и сопли на черный день припрятываете.