Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

Учитель Маттисен опускает голову и смотрит на блестящую часовую цепочку поверх своего измятого жилета.

«Земля не есть тот сад, в котором человеку доведется расцвести, — говорит пастор. — Истинно и вечно мы расцветаем лишь на небе. Здесь же мы не более, как наливающиеся соком бутоны. И чем чище сок, который мы копим на земле, тем ослепительней будет цветение, которым мы украсим себя на небе».

«Человек должен работать над собой, чтобы некоторым образом достичь расцвета, — это говорит Фердинанд. — И он должен стремиться достичь такого благоухания, чтобы — как это лучше сказать — чтобы раскрыть и бутоны, коими являются ближние его. Да-да, именно раскрыть».

«Все лишь скорлупа, — брюзжит овчар Мальтен, — и под скорлупой все буйно цветет, как в садах тремантинузийских. Что такое наши глаза? Ничего не стоящая дрянь. Мы разве что можем разглядеть ими грязь да червяков! Но это все лишь символы, а вот за символами что-то скрывается и тикает и непрерывно изменяется. Пока мы успеем толком разглядеть это, у нас за спиной все опять изменилось».

«Мир, мир сперва надо очистить, — причитает столяр Танниг, — не имеет ни малейшего смысла взращивать цветы в сточной яме скверны. Вот когда Иегова обрушит землю в пылающую бездну проклятия, чтобы тем подвергнуть ее очищению, тогда и выяснится, каким из бутонов суждено зацвести».

«Да весь народ мог бы цвести, — грохочет Блемска, — но на его стебле сидят черные травяные тли и сосут его, и нажираются досыта, и порождают травяных клопов, у которых хоботки еще длинней. А в мире не хватает ветра, который мог бы стряхнуть их с листьев и швырнуть в пропасть».

Тем самым Лопе может выбирать любое мнение, которое ему больше по душе. Выдаются такие вечера, когда он, вполне довольный собой, ложится в постель. Значит, он сыт и внутри у него будто шелест леса. «Теперь ты по меньшей мере знаешь, какие пути бывают в жизни», — думает он про себя. Удовлетворение несколько дней его не покидает и все вроде бы хорошо, но потом опять случается что-нибудь, что сбивает его с толку и будит сомнения. Например, его занимает вопрос, как может новый граф жить в замке и ничего не делать. Если мать, отец и сам Лопе не поработают одну неделю, им не на что будет жить. Они не получат зерна в натуральную выплату, у них не будет денег, чтобы купить селедки и повидла. С ума можно сойти от этих мыслей.

Еще когда Лопе учился в школе, ему однажды было велено собрать под опрокинутую картофельную корзину цыплят Бремме. Трех или четырех пискунов ему загнать удалось. Но потом дело осложнилось. Стоило ему поднять корзину, чтобы сунуть туда очередного цыпленка, наружу выскальзывал один из уже сидящих там. От досады он даже расплакался. А когда он наконец с превеликим трудом загнал под корзину всех, дождик уже прошел. Вот и с мыслями дело обстоит точно так же.

Как-то раз, когда они в воскресенье валялись на лужку, Лопе надумал разведать мысли Пауле Венската. Жуя травинку, Пауле сказал:

— Вся беда в том, что ты не выучился толком никакому ремеслу. Будь у тебя настоящий мастер, ты бы не верил всему, что говорят в книгах. — И, ткнув обглоданной травинкой в сторону деревенской улицы, добавил: — Ты только посмотри, какие у Анни тонкие ноги. Они у нее, наверно, гнутся, как виноградная лоза.

— А тебе не сегодня-завтра пора бриться, — так в один прекрасный день говорит Блемска.

Лопе краснеет и дома тайком пробирается с осколком зеркала в спальню. Он проводит ладонью по щекам. Щеки словно обметало серым инеем. Видно, он все-таки изменился после конфирмации. В воскресенье Лопе сидит на скамейке перед домом парикмахера Бульке и ждет, пока не разойдутся по домам взрослые мужчины, в том числе и отец.

— Ну что ж, перышки можно и обчикать, — говорит Бульке, намыливая щеки клиента. «В месяц на грош больше», — думает он про себя.

Что тут сверху, а что снизу? Новые мысли червями извиваются в мозгу у Лопе. Может, он все-таки больной какой-нибудь? Выпадают дни, когда мысли его набрасываются на все, что ни происходит в усадьбе, словно мухи на падаль. Смотрителю вовсе незачем снова и снова напоминать ему, что он плохой работник. Лопе и без него это знает.

— По части лени ты даже волов переплюнул, — говорит гномик Бремме.

Но Лопе задумывается и о том, что за человек этот Бремме. Вот почему, к примеру, Бремме его подгоняет? Какая ему в том польза? Разве Бремме принадлежит хоть один-единственный колосок на всех полях? Если Бремме отрежет колосок, чтобы заткнуть его за ленту шляпы, это будет кража. И тем не менее смотритель Бремме из года в год — и вот уже сколько лет! — подгоняет людей, работающих в усадьбе.