Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

И уже я сама, серая мышка, нелюбимая некрасивая падчерица, доселе не замеченная в особой усидчивости и терпении, – вдруг и бесповоротно ушла из дома. Переехала на время к злобной тетке, целый год, терпя скандалы по поводу дележки жилплощади, запиралась чуть ли не на всю ночь в ванной и – учила, учила, учила… Вгрызалась в историю литературы, уходила от действительности в зыбкий и певучий мир стихотворцев Серебряного века, отрабатывала дикцию на жемчужных строчках Гумилева, Ахматовой, раннего Блока… Сама поступила на филфак пединститута и уже к третьему курсу попала на телевидение в составе институтской команды КВН. Точно так, как в моих же стишатах: «Тот сердится, что я не вижу цели; Другой – что мне не жаль пустого дня; И все бы, разумеется, хотели; Достоинствами наделить меня! Чтоб стала я и собранной, и строгой, И попусту не тратила бы дни; И непременно шла бы той дорогой, Какую в жизни выбрали они; Но меж других, уверенных и строгих, Есть племя несговорчивых – как я; И каждому даны свои дороги, Своя мечта и молодость – своя; И потому – я больше не исправлюсь; Я уступаю солнечной весне; А там, в конце, мой поздний кроткий Август – Другим расскажет сказку – обо мне»…

Ах, каким тревожным, каким беззащитным видится – отсюда – мое начало…».

Вторая моя ночь без сна, ночь в уже не первом моем вонючем и промозглом милицейском обезьяннике, наедине с летящими тетрадными строчками, промелькнула, на счастье, почти незаметно. А под утро, когда уже менялся дежурный, а в мой обезьянник доставили-таки следующего «постояльца», вернее, «сидельца» – хамоватого чернявого вора-барсеточника – и пришлось прятать общую тетрадь в надежное место…

И тут я вдруг вспомнил одно обстоятельство, обстоятельство моего задержания – настолько неожиданное и страшное, что я прямо привскочил на жесткой грязной лавке. И на некоторое время выпал из жизни. Машинально отвечал на вопросы дежурного, пожимал руку подскочившему Ерохе и успокаивал приехавшую с ним Сурову. Машинально полностью доверил свои дела привезенному ими адвокату. Наконец, все формальности утрясли, добропорядочность мою заверили, и даже мое появление в незапертом кабинете ухитрились объяснить…

Когда подоспел протокол осмотра места происшествия и выяснилось, что из кабинета ничего не пропало, что бесценные истории болезни VIP-пациентов никто не потревожил, а Колосова, видимо, приглашала Вениамина Сергеевича в свой кабинет по каким-то чисто личным мотивам, осталось только пожать всем руки и солидно покинуть дежурку на машине Ерохи, под охраной бдительного юриста и непробиваемой Марины Марковны. Правда, на время следствия пришлось дать подписку о невыезде.

И все это время я отсутствовал, меня уже не было с ними. Я вновь и вновь прокручивал в голове, как в замедленной съемке: вот мы спускаемся к центральному входу больницы – я и милицейские чины. Вот от нашей процессии по одному отсеиваются любопытные медики; вот прощается с нами, со мной и отдельно с Копыловым, растерянный и расстроенный доктор Сальников. Вот мы проходим по крыльцу по направлению к зарешеченной машине. Стоп! А тут, уже садясь в эту самую машину, я почему-то вскидываю голову и ищу глазами окно кабинета Колосовой. И ничуть не сомневаюсь, что именно это окно тихонько открывается нам вслед. И, облокотившись на подоконник, прямо в глаза мне смотрит старая женщина – а, может, и не женщина, – смотрит на меня, пронзая немыслимым ужасом своих черт, своего бесполого, ватного и неживого лица. Прямо в глаза смотрит, своими безумными и хитрыми, в красных белках, глазами. И кокетливо ухмыляется черным провалом щербатого рта… Меня заталкивают в машину, захлопывается дверь. И я слышу, как стучат створки окна наверху, а звуки – смех? рыданье? какое-то слово?

Водитель дает по газам, я со всей силы врезаюсь головой в потолок и проваливаюсь в благословенное забытье…

Венька устало курил у входа в ментовку, дожидаясь меня – с сопровождением. Марина Марковна не могла сдержать эмоций:

– Считай, отделались малой кровью! Кирилл Андреич, к вам прямо липнут запутанные истории! За каким, простите, чертом вы поперлись в эту чертову больницу, к этой чертовой врачихе в чертову дыру?

Только тут Мариша, вся красная, прикусила-таки язычок: к лицу ли редактору известной столичной газеты столь «непарламентские» выражения!

Мариша растерянно замолчала и пошла к выходу, и передо мной оказался затерянный в ее тени, нестарый еще мужчина в штатском, который спокойно протянул мне руку. В ступоре я не сразу вспомнил, где видел это благожелательное лицо – открытое и простое, без частых в профессии фарисейства, хитрости и бабства…