Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Все оставшиеся продукты я сложил в пакет и пошел на Женский монастырь отдать ребятам. Шел и размышлял о том, как обычная, в общем, ссора, если она состоялась в неподходящий (подходящий?) момент времени, может отвратить друг от друга людей, проживших вместе столько времени и переживших немало. Думал о том, что меня в общем-то не волнует мнение уголовника Герика, но хорошее отношение Пули и Скрипы мне до сих пор дорого. Может, не стоило так обличать Скрипу? Наверное, нет, но в тот раз моя доверчивость и нетерпимость к вранью сошлись в одной точке и нетерпимость победила. Пуля... Что можно сказать про Пулю? То, что молчаливый и рассудительный Пуля не стал возражать Герику, понятно — ему здесь жить еще. Но трусость — это то, чего я не терплю, пожалуй, больше вранья.

Увидев меня, Герик снова начал выступать. Но уже как-то легче, с неловкой оглядкой на вчерашнее, продолжая гнуть свою непонятную, нелогичную линию. Скрипа и Пуля опять молчали, опустив глаза.

Я сгрузил на землю продукты.

— Счастливо. Я уезжаю.

— Пока, — сказал Пуля.

Я пошел прочь.

— Слушай, а правда, что у тебя стоит трехлитровая банка варенья? — вдогонку спросил Пуля.

— Вранье. Пол-литровая, Зойка привезла, — не оборачиваясь, ответил я.

— А мне сказали... Блин, Ринго, прости!

— Бог простит.

Пришел Игорь, собрался ехать в Севастополь с нами. Сказал, что все сошли с ума. И Петька, говорит, запил. Третий день бухает в Новоульяновке.

На тропе, у церкви на южном склоне, я попрощался с Мангупом.

В Терновке были в пять. Балаклавского автобуса не было, и мы до половины седьмого грелись в предбаннике исполкома.

В мастерских сидел грустный Вася, Женька ушел домой. Мы помылись, посмотрели по телику «Вспомнить всё» со Шварценеггером, почитали, поболтали, и спать.

Поезд у нас в 16.18, билеты в разные вагоны, к сожалению. Поменяться не удалось, и я ходил туда-сюда, из третьего в двенадцатый вагон. Поезд невероятно кошмарный: тараканы, вонь чудовищная, духота... За час до посадки я сожрал зачем-то коробок дурмана, и среди этого кошмара меня и вперло. Помню, как, пробегая через купейный вагон, в ужасе шарахнулся от негра, как разделся до трусов и в тамбуре толкал стену, пытаясь придать поезду ускорение. Потом в какой-то момент неожиданно сильно вспотел, и всё...

Очнулся ночью на своей верхней боковушке, связанный простыней. Сердобольный мужик дал мне попить, но распеленать отказался, мотивировав это моей же безопасностью. Впрочем, понаблюдав за мной минут десять, мужик сжалился и развязал узлы.

В Киев поезд пришел с опозданием на час двадцать, в начале второго. Здесь холодно, хотя снега еще нет. Хотели сразу поехать на Крещатик, но поняли, что сил нет совсем. Отправились к Зойке. Бабушку в этот раз обманывать не пришлось — она почему-то вообще не поинтересовалась, кто я и что мне нужно. Чувство неловкости, впрочем, я испытал.

Утром ушел из дома вместе с Зойкой, дабы не раздражать бабушку. Зойка поскакала в институт, а я — по делам. Хотя какие у меня дела? Сдал бутылки, отправил домой посылкой книжки, табак, кое-какую одежду, чтоб не тащить с собой. Гулял по Киеву, рассматривал людей, привыкал к метро, автомобилям, цивилизации. Пил кофе в кафешках, тайком грыз кусочки сахара, лопал пирожки с мясом. Не могу без Мангупа, усыхаю на глазах. Но и туда больше не могу вернуться. По крайней мере, сейчас. Иначе останусь там навсегда, на веки вечные. Это наркотик, один большой наркотик. Мудрая живая гора, полная тайн и мистики, и безграничная, настоящая, ощутимая руками свобода. Убийственное сочетание... И сейчас у меня, по всей видимости, ломка. Я не могу говорить, улыбаться. Мне физически больно.

В половине седьмого отправился на Большую Житомирскую, на стрелку с Машкой Шлеевой. Машка не знала, что я приехал, и шла на встречу с Зойкой, чтобы узнать, как я там, жив иль нет. Встреча была феерической! Пили кофе, я рассказывал новости, Машка смотрела на меня своими огромными глазищами и жалела, что так и не смогла вырваться на Мангуп... Рассказала, что вовсю зубрит иврит и идиш, изучает израильскую культуру. Безумное желание уехать из Союза, пусть в Израиль, я понять могу и не осуждаю, но Машка, кажется, искренне учит Тору, проникается сионской мудростью, а вот этого я понять не могу.

Дождались Зойку и пошли в гости к Асе Хребтовой. Ася, как выяснилось, рассталась с Лешим и живет теперь с Марком, более того, у них своя квартира!