Александр Авраменко: Огненное лето 41-го

…Вираж. Глиссада. Ухожу на горку. Не отстаёт, сволочь! Ну же, давай, родимый! Давай! Выноси!!! Двигатель захлёбывается от непосильной тяжести, свистит в дырах фонаря кабины ветер. От беспрерывных очередей Flak-системы отлетают обломки плоскостей. Неужто меня просто распилят, как тогда! Ну уж нет! Не выйдет! Сумасшедшее скольжение, откидываю скобу и совмещаю риски на капоте с изрыгающей смерть установкой. На, скотина! Получи!!! Израненный самолёт вздрагивает в последней надежде избавиться от новых ран, штурмовик трясёт всей мощью бортового залпа. Кажется, будто он даже застывает на мгновение в воздухе от силы отдачи, но это просто обман чувств. Огненные полосы трассеров утыкаются в немецкую позицию… Есть! Получил! Глаз успевает уловить на сумасшедшей скорости уносящийся назад багрово-чёрный гриб детонации боезапаса. Уход на новый круг. Вираж. Ещё один заход. И ещё один…

— Слева! Да слева же!!!

Но массивная махина КВ не успевает среагировать: в начавшую разворачиваться башню втыкается раскаленная болванка. Вспышка, сноп высеченных ударом искр… Взлетают крышки башенных люков, вырванные адской силой взрыва боеукладки, из всех щелей вырывается короткий высверк пламени. Могучая машина на неуловимый глазом миг будто вспухает, тут же вновь принимая свой обычный размер. Засада! Точно засада! Нам дали войти в ложбину, заранее пристрелянную зенитками, а сейчас бьют в упор, смеясь над неуклюжими русскими танками, застрявшими в болотистой луговине. Идиоты! Сволочи! Зачем! Ну почему нельзя было наступать чуть в стороне, по твёрдой земле? А теперь остаётся лишь бессильно грызть кулаки и пытаться отстреливаться, пока не наступит твой черёд гореть в смрадном пламени соляра…

…Ну вот, снова на меня наш особист косится. А я что, виноват разве? Нет, ну вообще-то, конечно, виноват, правда, не пойму, отчего моё происхождение так ему поперёк горла? Ну, матушка моя норвежских кровей, вот и удался в неё, настоящий викинг. Метр восемьдесят ростом, и весом под добрый центнер. Откуда же такой здоровый взялся? Родом-то с Севера, с Мурмана, как испокон веков Кольский полуостров называют.

Батяня мой, военный инженер, еще до революции железку здесь строил. Молодой был, когда в Колу по служебным делам приехал, да так тут и застрял. Метель, ураган… У нас знаете, как бывает? Ого-го! Как заметёт, так мало не покажется! Ну вот, пошёл с горя молодой офицер в кабак возле церкви. Зашёл, глянул — и пропал. Утонул в синих глазах молодой норвежки. Покряхтели её родители, попыхтели, а деваться-то и некуда. Так и пришлось дочку за русского отдать.

Вот и появился я на свет, полунорвег, полурусский. Правда, всё честь по чести имя русское, а фамилию матушка еще до меня батину взяла. Так что стал я Александр Николаевич Столяров, одна тыща девятьсот шестнадцатого года рождения. В семнадцатом брат у меня появился, Володька, ну, а после того, как интервентов выгнали, сестрёнка подоспела. Тут уж матушка моя батяне условие выдвинула сыновья — его, а дочка — мамина. Так что трое нас в семье я, брат и сестрёнка моя младшая, Кристина. В честь бабушки.

Родня наша вся в СССР живёт, есть такой небольшой рыбацкий посёлок, прямо на самом берегу Залива. Эх, и красивые там места! Пока я на службу не пошёл, на баркасах в море ходил, треску таскал, так что знаю, как нелегко хлебушек рыбацкий добывается. Когда колхоз образовался, председатель мне лично трудодни за взрослого закрывал, а повестка пришла — по собственной инициативе благодарность в военкомат прислал. Так и написано: «Александру Столярову колхоз „Тарма“ выражает благодарность за ударный труд». Горжусь!

А я так скажу Север — край суровый. Если не будешь в полную силу да на совесть трудиться — долго не протянешь. Да и люди тебя не примут. Но если видят, что работаешь честно, с открытой душой — всегда помогут, в любой ситуации поддержат. Так уж мы там приучены.