Анатолий Голубев - Тогда умирает футбол

Марфи устало опустился на скамью, жестом приглашая Дональда подвинуться ближе.

– Ну что, мой мальчик, тяжело?

– И тяжело и грязно.

– Похоже на правду. И как это мне знакомо! Подошел старший тренер. Весело поздоровался.

– Привет, Дональд! Ты что-то похудел.

– Вхожу в спортивную форму…

– Понятно… – И, обращаясь к Марфи: – Я думаю, полчаса двусторонней игры, кружок легкой пробежки – и кончаем.

Марфи кивнул.

– Пока играют, займись с Преггом. Понавешивай издали на штрафную, пусть выходит на верхние мячи. Что-то после болезни он совсем скис. Резкость пропала. Десяток ускорений – и может идти в душ. Кое-кто из игроков, побросав мячи, потянулись к ним, еще издали махая Дональду руками. Но Марфи прикрикнул:

– Это что за демонстрация?! А ну работать – тренировка не окончена…

И повернулся к Дональду.

– Ты действительно лез через забор?

– Конечно. Мейсл же запретил пускать меня в клуб.

– Идиот! Он так одержим своей идеей, что сто чертей не смогут своротить его с пути.

Дональд вымученно улыбнулся.

– Тебе лучше уйти, мой мальчик. Старой лисе ничего не стоит вызвать констебля, и тебя препроводят в участок. Этого еще не хватало. А вечерком зайди ко мне. Есть разговор. Звонил тебе несколько раз. Никто не отвечал.

– Я был в Лондоне…

– Как этот знаменитый туман? Рассказывают страшные истории. Да и газеты пишут…

– Препротивная штука, но есть вещи и похуже.

– Что, дела дрянь?

– Не совсем, но близко к этому.

– Давай, давай вечером заходи – поговорим. Он не попрощался, лишь ударил Дональда по плечу и пошел по аллее в сторону здания клуба. Дональд побрел обратно. Он не видел, как в кабинете Мейсла слегка отодвинулась штора. Уинстон долгим, ничего не выражавшим взглядом смотрел, как Дональд исчезал среди стволов, направляясь в дальний угол парка. Мейсл отошел от окна и позвонил. Вошла Эллен.

– После того как Марфи примет душ, пригласите его ко мне. Будет звонить Рандольф – соедините.

– Слушаюсь.

– Да, еще закажите междугородный разговор с Лондоном. Административного директора компании БЕА мистера Эрика Белла.

– Слушаюсь.

Когда Эллен передала Марфи приглашение Мейсла, оно не очень удивило его.

«Старая лиса не уступает телеграфу – работает быстро и надежно. Разговор будет не из приятных. Но переживем».

Дональда дома ждал сюрприз. У подъезда стояла машина. Он украдкой взглянул на номер – вроде бы никакого отношения она к полиции не имела. Но Дональд чувствовал, что появление машины как-то связано с происшедшим в регистратуре. И действительно, из машины вышел Мильбен.

Дональд, не останавливаясь, прошел мимо него к подъезду. Он слышал, как Стен шагал сзади. Они молча стояли, пока Дональд открывал дверь. Молча вошли в дом и разделись. Молча прошли в гостиную.

Первым заговорил Стен.

– Выслушай меня, Дональд. Я не в обиде на тебя за сегодняшнее. Прекрасно понимаю твое состояние и представляю, что наговорил тебе Белл. Мне, конечно, следовало дать тебе сдачи, а я вот пришел объясняться. Это, наверно, не по-мужски…

– Сколько ты запросил с Белла?

– Двадцать тысяч…

– Десять тебе, десять мне?

– Нет, я полагал, что тебе положено пятнадцать, а мне пять, потому…

– И ты по-прежнему считаешь, что я зря дал тебе в морду?!

Стен подвигал нижней челюстью, как бы прикидывая, «зря» или «не зря».

– Дональд, смешно не воспользоваться случаем. Эти пауки делят огромную добычу. Почему нам отказываться от своей доли? Я думал…

– Ты думал, что я начал весь этот спектакль с единственной целью сорвать куш с Мейсла или с БЕА – с кого удастся? – угрюмо спросил Дональд. – Тебе, представителю нашей неподкупной законности, конечно, не понять, как может человек поступать честно, как может он прийти к другому человеку, как пришел к тебе я, и, раскрыв душу, говорить правду, только правду…

– Брось, Дон! – нагло оборвал Стен. – Одно другому не мешает. У тебя за душой нет ни гроша, кроме этой халупы. И ты бросаешься такими возможностями. Это, извини меня, ребячество. А мы уже вышли из детского возраста.

Дональд сидел и слушал. Надо было встать и ударить еще раз и еще… Но он чувствовал, что и Стен, как и Белл, никогда не сможет понять его. «И я бессилен что-либо изменить», – с тоской подумал Дональд. Злость ушла, и чувство жалости к Мильбену, Беллу, Мейслу и им подобным шевельнулось где-то в глубине души.

Стен уловил это изменение в настроении Дональда и, стараясь его еще более смягчить, быстро заговорил: