Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2000)

Так быстро ветер перелистывает
Роман, лежащий на окне,
Как будто фабулу неистовую
Пересказать мечтает мне,
Так быстро, ветрено, мечтательно,
Такая нега, благодать,
Что и читать необязательно,
Достаточно перелистать.
Ну вот счастливое мгновение,
И без стараний, без труда!
Все говорят, что скоро чтение
Уйдет из мира навсегда,
Что дети будут так воспитаны —
Исчезнут вымыслы и сны…
Но тополя у нас начитанны,
И ветры в книги влюблены!

Там едут в Геную, допустим, из Парижа,
допустим, в случае любовной катастрофы,
бредут куда глаза глядят: когда обижен,
чужие улицы милей своих; готовы
чужие лестницы тебе помочь, аркады,
да, да, те самые сплошные галереи,
сырые, сводчатые (здесь мы вспомнить рады
Гостиный двор у нас, а кто рискнул затеи
к нам итальянские перенести, — не знаю),
итак, под сводами и мимо стен зубчатых
бредут (кремлевские зубцы идут по краю
такие ж парные), бредут без провожатых
и указателей, воображая сцену
ее свидания с другим, — колись, булавка
жестокой ревности, — плечу ее, колену
чужая нравится рука, — ты дрянь, мерзавка,
есть слово точное, он вспомнил: потаскуха!
Зачем он в Генуе? Ему противна башня
такая ж древняя, как встречная старуха,
чему тут нравиться? Что это, слабость, шашня,
любовь, распущенность? И чем нежней залива
черта, тем тягостнее любоваться этим,
и плачет нехотя, стыдясь, самолюбиво.
(Когда у нас беда, мы никуда не едем.)

За землетрясенье отвечает
В Турции Аллах — не Саваоф.
Суток семь душа не отлетает,
Если молод узник и здоров.
Поисковая собака лает
От него за тысячу шагов.
Он, звериной жаждою замучен,
Подыхает в каменном гробу
В испражненьях, в крошеве колючем,
Тьме бетонной, с ссадиной на лбу.
Дольше взрослых мучаются дети
На предсмертной, страшной той стезе.
Помолчите в церкви и мечети,
На газетной вздорной полосе
И на богословском факультете,
Хоть на день, на два заткнитесь все!

Молодой человек, ради бога,
Хоть верлибром пиши, хоть без знаков
Препинанья, суди меня строго,
В гроб живым уложив и оплакав,
Быть поэтом — завидная участь,
Я тебя понимаю прекрасно,
Как, вцепившись в меня и намучась,
Править ты бы хотел самовластно.
Но трудна и туманна дорога,
Впрочем, я никого не пугаю,
Власть, ты, может быть, знаешь, — от Бога,
За кустами стоящего с краю,
На него и сердись, и с упреком
Обращайся, и с жалобой тоже —
В состязанье, где ты ненароком
Оказаться рискуешь без кожи.

Пишу воспоминания. Тружусь
Над допотопной памятною сценкой
И чувствую себя невозвращенкой
Из прошлого, в котором нахожусь.
С тенями, окружившими меня,
Беззвучно говорю и улыбаюсь
И слезы лью. И напрочь не врубаюсь
В шальные речи нынешнего дня.