Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2000)

Почти год я рассказывала об этом событии всем, кого считала достойным своего рассказа. Потенциальных слушателей становилось все меньше, посвященных все больше, а событие не тускнело. Однажды, когда в нашем дворе появилась новенькая, я поняла, что должна срочно с ней поделиться. Тем более, что она поселилась в одном подъезде с моей спасительницей. «Ты знаешь Ларису Гаврилову?» — начала я издалека. «Конечно», — ответила девочка. «А знаешь, что она спасла мне жизнь?» Я сделала выразительную паузу и, понизив голос, на одном дыхании произнесла: «Она выхватила меня из-под колес машины». Девочка потрясенно молчала. Теперь можно было изложить все по порядку. Но в этот момент вмешалась соседка, которая, луща семечки, сидела на той же скамейке: «Лариска-то? Да она клептоманка». — «Кто?» — не поняла я. «Клептоманка», — повторила соседка. «А что это значит?» — «Это значит, что она у вас что-нибудь украла. Вы ничего не хватились после ее ухода?» Я тупо смотрела на соседку. «Клептомания — это болезнь, — продолжала она, — человек ворует даже то, что ему совсем не нужно. Он просто не может не воровать. Так что когда она в следующий раз спасет тебе жизнь и принесет домой, ты все же следи за ней повнимательней. И своим скажи, чтоб следили». Увидев, что я чуть не плачу, соседка сжалилась: «Да ты не расстраивайся. Она хорошая, просто больная. И мать у нее больная. Но не клептоманией. У матери падучая. Упадет на пол и бьется, бьется, пока приступ не пройдет. Лариска с ней мается, бедная. Несчастная семья. Отца на фронте убили, мать по больницам. Хорошо хоть Юрка мало дома бывает. Ладный такой, кудрявый. Может, хоть он здоровым вырастет».

Я долго не могла уснуть в ту ночь. «Клептоманка, воровка, падучая», — вертелось у меня в голове.

Несколько дней спустя я осторожно спросила маму: «А правда, если бы не Лариска, меня бы не было в живых? Правда она спасла меня?» — «Ну конечно», — ответила мама. «Правда машина бы меня раздавила?» — не унималась я. «Ну нет, не думаю. Зачем ей было тебя давить?» — «Но ведь она ехала прямо на меня», — настаивала я. «Но водитель ехал медленно, он тебя отлично видел. Просто думал, что ты дурачишься, и гудел тебе, чтоб ты встала». — «Но ведь вокруг были люди, и никто не подошел ко мне. Только Лариса». — «Да, конечно, она добрая девочка, — согласилась мама, — но люди могли просто не видеть, что происходит, не придать этому значения». Я задохнулась от обиды: «Как это не видеть? Они все смотрели на меня, а машина ехала, и колеса уже почти касались моих волос». — «Ну что ты так переживаешь? — удивилась мама. — Все кончилось хорошо. Скоро Новый год. Хочешь, позовем Ларису? Дед Мороз ей тоже принесет подарки». — «А что такое клептомания?» — не отвечая на мамин вопрос, спросила я. «Это когда…» — и мама повторила то же самое, что сказала соседка. Больше я свою историю никому не рассказывала.

Прошло несколько лет, в течение которых я лишь изредка видела, как Лариса пересекает наш двор. Она стала еще стройней и выше. Однажды весной я неожиданно столкнулась с ней лицом к лицу. Она была не одна. Рядом шел, вернее, неловко прыгал на костылях темноволосый молодой человек. Правая нога его была в гипсе. Лариса медленно шла рядом с ним, и в ее повернутом к нему лице было нечто такое, что мешало мне с ней поздороваться. Я уже почти прошла мимо, когда она неожиданно окликнула меня: «Здравствуй, Лариса!» Я радостно оглянулась и ответила: «Здравствуй, Лариса!» А про себя добавила: «Которая спасла мне жизнь, выхватив прямо из-под колес машины».

Бабушка, закончившая два педвуза (чем очень гордилась), всегда считала, что и с познавательной и с медицинской точек зрения городскому ребенку необходимо как можно чаще бывать на лоне природы. И в первое послевоенное лето мы сняли дачу на станции Удельная. Бабушка пасла меня, а наша хозяйка — своих коз, чьим молоком меня усердно отпаивали. Когда я с отвращением подносила ко рту кружку, бабушка складывала трубочкой губы и шумно втягивала в себя воздух, будто пила. Если рядом оказывалась хозяйка, бабушка в очередной раз показывала ей мои торчащие ребра и рассказывала, как в эвакуации я погибала от диспепсии и дистрофии и как она меня выхаживала.

Удельная и козье молоко были в моем сознании неразлучны, хотя мне очень хотелось, чтоб Удельная осталась, а козье молоко испарилось навеки. И чудо свершилось. Как-то раз, когда дедушка приехал вечером на дачу, бабушка подала ему на ужин кофе с молоком. Едва он допил стакан, она веселым и звонким голосом сказала: «Ну вот, выпил и не поморщился, а говоришь, что козье молоко терпеть не можешь». Дедушка покраснел, уставился на нее неподвижным взглядом, потом вскочил и, опрокинув табуретку, выбежал из комнаты. Бабушка бросилась за ним, я за бабушкой. Мы нашли дедушку за калиткой. Его рвало. Я смотрела на него с ужасом и восторгом, потому что понимала, что после всего случившегося бабушке вряд ли удастся влить в меня хоть одну каплю столь полезного для рахитичных дистрофиков напитка.