Сергей Минаев - Москва, я не люблю тебя

Кстати, знать бы еще, кто такие хипстеры, но все, у кого ни спрашиваю, точного ответа не дают. Пока я остановился на том, что это люди с плохим образованием и хорошим вкусом, которые спрашивают у Гугла, как пишется слово «тренды», что само по себе пошло, но не мешает им этим трендам соответствовать, получая за это деньги на трех работах.

Я не разбираюсь в трендах, не знаю, какого цвета лосины носят парни в этом сезоне. Более того, я безвозвратно упустил момент, когда трендам еще можно было пытаться соответствовать. Из трех моих работ самой высокооплачиваемой является компьютерная игра «Диабло», в которой из каждого похода в подземные тоннели я приношу тысячи три золота. В конечном счете, по количеству времени «Диабло» — самая затратная работа. И самая результативная (я паладин сто двадцать второго уровня, с тремястами тысячами золота). Все остальное — лишь извлечение средств на покупку алкоголя (курьерство) и поддержание некоторого культурно-прожиточного минимума (еженедельное вываливание духовного багажа в кинообзоры «Афиши»).

Стоит ли говорить, что для моих духовных богатств не хватило бы счетов всех швейцарских банков, вздумай они их у себя разместить, а платят в «Афише» так сказочно, что денег на то, чтобы слетать подписать контракт со швейцарцами, у меня нет и не предвидится.

Так я и живу — счастливо женатый в силу привычки, патриот из духа противоречия, высокодуховный тридцатипятилетний подросток, из последних сил верящий в свой потенциал. Хотя последний измеряется лишь квартирой на Остоженке (потенциально около миллиона долларов) и гениальным киносценарием о том, как в Сколково лучшие умы собирали нано-«Ладу», а случайно получили Ноев Ковчег (потенциально — миллионы долларов сборов, затраты инвестора — всего один миллион).

Конечно, скажете вы, можно продать квартиру в центре и переехать в Бутово, вложив деньги в кино. Но интеллигентные люди не могут жить в Бутово (так говорит мама), поэтому остается мечтать о том, что на каждого талантливого интеллигента всегда найдется свой инвестор с миллионом долларов. Главное — правильно его ждать и мечтать, мечтать о том моменте, когда в финале встречи с очередным мильёнщиком, владельцем оптового рынка, королем бензоколонок или пельменным бароном услышишь: «Знаешь… мне это нравится!»

Что нами движет? Мечта! Так, кажется, говорилось в какой-то модной книге по продюсерскому бизнесу. Обидны, конечно, два факта: вместо того, чтобы творить мечту, приходится работать собственным продюсером, да и мечта стоит всего миллион долларов… — но такие теперь пошли мелочные времена.

Слабое ощущение собственной перспективности все еще позволяет смотреть на этот город свысока. Впрочем, город теперь этого не замечает. Его это, как пишут теперь в интернетах, — Ниибет.

Конечно, такое кино лучше снимать в Штатах. Все говорит в пользу этого выбора. И проще, и все лавры и бонусы достанутся мне, а не жадным инвесторам. А главное, не хочется становиться одним из них — вороватым кинопродюсером, сам-себе-режиссером, коих в отрасли пруд пруди. А придется. «Это город жуликов и проституток, — как говорит мама, — коренные москвичи теперь — только тараканы в подвалах. Все остальные сюда поналетели. Даже комары». Реальность с упорством маньяка доказывает, что все обстоит так, как она говорит, даже еще хуже.

За полтора года отчаянных поисков инвесторов я чуть было не вписался в проект с какими-то левыми бандитами, желавшими снять на базе моего кино комедийное софт-порно со своими любовницами в главных ролях; один из федеральных каналов чуть было не украл сценарий; меня чуть было не подставили под взятие «дружеского кредита» в банке. Но главной, отравляющей существование проблемой стала вопиющая, вселенская несправедливость города-героя Москвы.

Самые бесталанные из наших однокурсников, нахрапистые региональные пареньки к своим тридцати стали топ-менеджерами телеканалов, совладельцами компаний по изготовлению рвотных сериалов или рекламных агентств.

Однокурсницы, когда-то читавшие Гёте в подлиннике и с презрением смотревшие на всех, у кого не было квартиры с эркером в районе Патриарших, периодически выпрыгивали у меня на глазах из тонированных немецких авто, которыми управляли сомнительного вида кавказцы или парни лет тридцати с безукоризненным маникюром и напряженным взглядом.

Если раньше знакомство с ними можно было завязать в буфете, теперь их буфетами стали рестораны в пределах Садового кольца, в сторону которых я даже смотреть боюсь. Стихи, знакомые с детства, о том, что у «каждой работы — запах особый», я мог бы дополнить тем, что запах есть даже у бедности. Это запах дорогих ресторанов, в которых ты никогда не поужинаешь.