Дэймон Гэлгут - В незнакомой комнате

— Есть кое-что, — начинаю я, — кое-что, что я должен тебе сообщить.

— Да?

— У Анны здесь был роман.

Молчание.

— Я знала, — говорит она наконец, — я знала это.

— Мне жаль.

— С мужчиной?

— Да. Она была решительно настроена на это, тут подошел бы любой. Прости, что не сказал тебе этого раньше. Но сейчас тебе лучше узнать об этом до того, как ты сюда приедешь. Она говорила, что ваши отношения закончились, что хочет быть с этим парнем.

Теперь я выдаю ей все подробности, все то, что до сих пор держал в глубокой тайне. Похоже, мы дошли до последнего предела откровенности, где нет больше никаких секретов, нет места для утаивания. Мы выворачиваемся наизнанку, словно правда может принести облегчение, но она приносит лишь еще большую боль. Во время то ли этого, то ли следующего разговора я ухожу с телефоном в поле, простирающееся за гостиницей, и кричу во все горло:

— Прости меня, прости, я обещал, что пригляжу за ней! Я не понимал, какой груз на себя взваливаю!

Он возвращается к дневнику Анны и читает его часами, с самой первой страницы. Он не испытывает никаких угрызений совести от того, что роется в ее сокровенных мыслях и чувствах. Раз уж она довела нас до этого момента истины, что ж, пусть и сама участвует. То, что он обнаруживает в дневнике, огорчает и шокирует. Как становится ясно к концу чтения, действовала она отнюдь не под воздействием спонтанного импульса, напротив, это было целью, к которой она стремилась и к которой шла постепенно, но неуклонно. Тем временем ее подруга отыскала спрятанное где-то в их доме письмо, которое Анна оставила ей перед отъездом. Оно представляет собой почти предсмертную записку, еще одно доказательство того, что она давно все спланировала наперед. Значит, она никогда не была на их стороне, на стороне тех, кто любил ее и пытался вылечить. Она была заодно с жившим внутри ее темным чужаком, который желал ее смерти. Трудно при этом не почувствовать себя жестоко преданным. Даже когда они замышляли свое путешествие, вели бесконечные разговоры о том, как полезно оно будет для нее, даже тогда, как выясняется, у нее был готов в мыслях другой сценарий, для которого он был нужен ей в качестве бессильного свидетеля, блюстителя ее останков. Если она выживет, что начинает казаться вероятным, непонятно, сможет ли он когда-нибудь снова с ней разговаривать.

Тем временем он выметает из-под кровати разорванные упаковки от ее лекарств. Мучительно видеть их каждый раз, когда он оказывается в этой комнате, но есть и иная причина, по которой он затеял эту уборку. В Индии покушение на самоубийство считается преступлением, и не исключено, что предстоят серьезные неприятности. Когда ее доставили в больницу Маргао, полицейский, дежуривший в отделении «Скорой помощи», снял с него подробные показания. А в Панаджи врач однажды подошел к Сьефу и предложил звонить ему, если будут сложности с властями.

В предвидении возможных неприятностей он связывается с южноафриканским консульством в Бомбее, сообщает им все подробности случившегося и заранее подчеркивает, что лекарства, которые приняла Анна, были выписаны ей абсолютно легально. Но теперь, из ее дневника, он узнает, что они с Жаном позволяли себе и другие наркотики, поэтому во избежание непредвиденных находок он обшаривает рюкзак Анны снизу доверху, чтобы убедиться, что в нем нет ничего недозволенного.

В деревне, где я провел много месяцев своей жизни и довольно хорошо познакомился с некоторыми местными жителями, теперь вокруг меня сгустилась атмосфера подозрительности. Немало людей, иные из которых мне почти незнакомы, считают себя вправе весьма нагло расспрашивать меня о случившемся. Некоторые притворяются сочувствующими, но все всегда сводится к одному и тому же. Ваша подруга, почему она это сделала? Вы с ней ссорились? Подтекст ясен и болезненно отзывается во мне подспудным чувством вины. Она не моя подруга… Начав объяснять, я всегда замолкаю. Мои оправдания лишь укрепляют их подозрения.

Поэтому я замыкаюсь в своем маленьком заказнике. Кэролайн и Сьеф с Полой мои новые и единственные друзья. Я провожу много времени в их компании, и мы бесконечно говорим о случившемся и о том, что еще предстоит. Иногда мы даже находим в себе силы посмеяться. Я искренне желаю Анне поправиться, говорю я как-то, чтобы иметь возможность самому убить ее.

Приблизительно тогда я начинаю осознавать, что происходит и еще что-то, что-то связанное с Кэролайн. Мы с ней едва знакомы, однако оказались искусственно связаны тесными узами, и из наших отрывочных разговоров я кое-что узнаю о ней. Как-то она упомянула, что была замужем, но ее муж погиб от несчастного случая давным-давно в Марокко. Между строк я прочитываю, что это центральное событие ее жизни, событие, наложившее на нее самый глубокий отпечаток, не изгладившийся всеми минувшими годами, и то, что случилось теперь с Анной, похоже, вновь оживило его в ее памяти. Она возвращается к нему время от времени, правда, всегда лишь в форме побочных замечаний и намеков. Но при этом лицо ее неизменно омрачается тенью, а глаза наполняются слезами.