Дэймон Найт - Аналоги

На кушетке ворочался и стонал человек. Его голова но самые уши была покрыта яйцевидным каркасом. Из каркаса выходил пучок изолированных проводов, стекавшихся к контрольному табло, установленному в ногах у пациента.

— Нет! — закричал мужчина. Потом забормотал, расслабленные черты его лица исказились словно от боли. II вдруг: — Я и не думал!.. Нет! Не надо!.. — Он снова забормотал, попытался привстать, жилы у него на шее сильно напряглись. Ну пожалуйста, — произнес он, и слезы показались у него на глазах.

Врач склонился к мужчине и шепнул ему на ухо:

— Вы сейчас уйдете отсюда. Вот сию минуту.

Пациент успокоился и, казалось, заснул. Слеза медленно ползла по его щеке. Врач встал, кивнул технику, стоявшему у табло, и тот, прежде чем вырубить ток, медленно перевел стрелку реостата на ноль.

— Хорошая работа, — тихо сказал врач.

Техник кивнул, улыбнулся, почесал себе ногу.

— Испытаем его завтра?

Врач писал.

— Ага. Пока что не скажу наверняка, но, кажется, мы из него сделаем человека.

…Олфи Странк сидел на жестком стуле и, уставившись в пустоту, ритмично зевал. Брат пошел в холл за доктором и велел ему подождать здесь. Олфи казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Было тихо. Комната, где он сидел, почти совсем пуста: его стул да два столика с книгами. В комнате две двери: одна, открытая, вела наружу, в длинный пустой коридор. Там, в коридоре, тоже двери, но все они закрыты, а в самом конце коридора находилась еще одна дверь, теперь тоже закрытая. Но Олфи помнил, как громко она захлопнулась за его братом.

Олфи чувствовал себя в полном одиночестве и в безопасности. Вдруг он уловил какой-то звук, какое-то движение, и мгновенно, не размышляя, повернулся в ту сторону. За второй, чуть приоткрытой теперь дверью его комнаты кто-то был.

Очень осторожно он встал. На цыпочках подошел к двери, заглянул в щель. Сначала он ничего не увидел. Но опять раздались шаги, и перед ним промелькнула голубая юбка в цветочках, белый свитер и блестящие рыжие волосы.

Тихонечко Олфи расширил щелку. Сердце ускорило свой бег, стало трудно дышать. Он видел уже всю комнату. Кушетку. Девочка теперь сидела на ней, держа на коленях раскрытую книгу. Девочка была одна.

Толстыми короткими пальцами Олфи ощупал карманы. Напрасно: они забрали нож. Случайно бросил взгляд на столик возле двери — и затаил дыхание. На столике среди книг лежал его собственный, с лезвием на пружине нож. Это, наверное, брат его там оставил. Олфи потянулся к ножу.

Гневный женский голос произнес:

— Олфи!

Он в страхе обернулся и увидел свою мать. Ростом вдвое выше него, она гневно сверлила Олфи. Своими серыми глазами — каждая черточка ее лица такая четкая, такая настоящая, что он ни на секунду не усомнился, что это его мать, хотя знал, что вот уже пятнадцать лет, как она умерла.

В руке она держала ивовый прут.

— Ты мерзкий, мерзкий, мерзкий! — выкрикнула она. — В тебя вселился дьявол, сейчас я его из тебя выбью.

— Ну пожалуйста, не надо! — умолял Олфи, и слезы хлынули у него из глаз.

— Оставь в покое эту девчонку, — говорила она, наступая. — Оставь навсегда и не вздумай сюда возвращаться. Катись!..

Олфи повернулся и побежал, сдерживая рыдания.

В соседней комнате девочка продолжала читать книгу, пока чей-то голос не сказал:

— Все, Рита, молодец.

Она оторвалась от книги.

— Как все? Я же ничего не сделала.

— Сделала все, что нужно, — возразил голос. — Когда-нибудь мы тебе объясним. А пока пойдем.

Она встала, улыбнулась и — исчезла, потому что находилась девочка этажом ниже, а здесь было только отражение, созданное целой системой зеркал. Две комнаты, где Олфи проходил испытание, были пусты. Ушла мать Олфи — ушла в глубину его сознания, и ему теперь никуда не сбежать от нее, никуда и никогда, всю его жизнь.

…Длинные, холодные пальцы Мартина сжимали круглый как шар бокал. Бокал чуть-чуть поддавался давлению пальцев, и жидкость в нем едва заметно поднималась. Мартин знал, что разбить такой бокал невозможно. У бокала не было острых краев и, если запустить им в кого-нибудь, он не поранит. Казалось, он был символом… впрочем, в той же степени, как и все, что окружало Мартина.

Музыка пятипрограммного автомата в другом конце зала была как этот бокал приглушенная, мягкая, расслабляющая. И виски было крепостью всего в двадцать четыре с половиной градуса.