Иван Сабило - Предел прочности

Я увидел лицо восточной женщины с едва заметными скулами, продолговатыми глазами и небольшим носом над красиво очерченными губами. Почти от переносицы в обе стороны разбегались неширокие брови. Темные густые волосы свободно падали на шею и плечи молодой женщины, открывая изящно выделанные продолговатые сережки.

— Красивое лицо, — сказал я. — А папина фотография?

— Нет, не взяла. Он тоже красивый. И любит маму и меня.

— Чем они заняты?

— У них простые профессии: папа работает сборщиком на автозаводе, а мама — воспитательница в детском саду. Они мечтают, чтобы я поступила в консерваторию.

— Сложное дело. И есть уверенность?

— Не знаю. Еще не поняла. Я окончила музыкальную школу по классу фортепиано.

Вроде бы ничего особенного не сказала, а я готов был разрыдаться от такого признания. Чего я ждал, задавая этот нелепый вопрос? Чтобы она категорически ответила — нет? Или категорически — да? Разве можно быть в чем-то уверенным в наше время и в нашей стране? И она почувствовала, поняла неестественность моего состояния, а потому ответила неопределенно, ничего не утверждая, но и не отрицая.

Полнотелая русоволосая официантка с карточкой «Лидия» на кармане форменного платья подала нам кожаную папку с меню. Я спросил, что Уля будет пить. Она сказала, выпьет немного шампанского, а для себя я выбрал водку. Из закуски решили заказать «Столичный» салат, холодную осетрину с лимоном и форель в кляре. А напоследок — пирожные и кофе.

— Сколько вина и водки? — спросила официантка.

— Бутылку того и другого, — отважно сказал я. — И бутылочку воды.

— Но это же много на двоих! — ужаснулась Уля.

— В самый раз, — кивнул я.

Официантка записала все это в блокнотик, держа его в руке, и покинула нас. Вскоре вернулась, поставила перед нами шампанское, водку и воду. Сгрузила с подноса приборы, хлеб, оба салата и осетрину с лимоном и снова ушла.

Мы выпили за встречу: Уля — глоток, я до дна. Стали закусывать. И снова выпили. Я изрядно проголодался, поэтому не вел разговоров. Но все же заметил, как на сцене возник оркестр. Мы с Улей пошли танцевать. Оказывается, народу в зале прибавилось и все танцуют. Я слегка захмелел и в танце стал дурачиться, нахваливая мою партнершу и не жалея комплиментов.

Уля смеялась от удовольствия, танцевала азартно почти одна, лишь изредка приближаясь ко мне, чтобы я совсем не потерялся. Мы станцевали с ней танго. Я заметил, что молодая, одетая в искристое короткое платье солистка оркестра с армянским лицом смотрела на меня и пела будто для меня одного:

— Жалко ее, — сказал я.

— Кого? — спросила Уля.

— Да солистку. У нее умное лицо, а поет такую ахинею.

— Ну, она же поет не песенные, а танцевальные слова. А для танца любые слова подходят. Был бы ритм.

— Да, вы правы, — согласился я. — С вами интересно разговаривать.

— Почему?

— Потому что у вас есть свое, присущее только вам, понимание.

— Ничего особенного, — сказала она. — Просто вы затронули тему, в которой я немного разбираюсь. А есть масса других тем, где я ни бум-бум.

Возвращаясь после танца на свое место, я заметил, что рядом с нами, за соседним столиком, устроилась новая пара. То есть вначале я заметил только девушку — красивую, в легком голубом платье, с большими выразительными глазами и полными губами, на которых задержалась тихая, чуть ироничная улыбка. Каково же было мое удивление, когда, переведя взгляд на ее спутника, я узнал в нем автора «Мясного отдела». Узнал и от неожиданной встречи сначала не мог поверить. Но, вернув в свою память обложку романа, вспомнив рыжие волосы, усы и бордовый бантик-бабочку на горле, я с уверенностью подтвердил: «Он!»

Чтобы он не заметил моего пристального взгляда, повернулся к Уле и, добавив ей каплю шампанского, сказал:

— Наверное, вам, чтобы одолеть фужер вина, понадобится не меньше недели?

— И даже больше, — согласилась она.

Я выпил водки и, потянувшись за салатом, закусил.

— Расскажите еще о себе, — попросил я, понимая, что уже меньше занят своей новой знакомой, а больше — гостями за соседним столом. — Вы у родителей одна?

— Нет, еще брат Ренат. На два года младше меня.

— Тоже музыкант?

— Нет, каратист. Имеет пояс и пачку дипломов за свои победы.

С приходом Неструева я почувствовал себя не совсем свободным. Он меня теснил, заставлял думать о нем, о его мерзком романе. Он мало разговаривал со своей спутницей и почти к ней не обращался. Лишь изредка наклонялся к ней, что-то говорил, при этом всякий раз брал в руки меню и долго всматривался в него — изучал.