Иван Сабило - Предел прочности

Да, брат, последнее время у тебя открытие за открытием. Есть, есть порох в пороховницах, здесь ни убавить, ни прибавить. Страдания и впрямь очищают человека, и ты это стал понимать. Да, но до „Каравеллы“ ты больше думал о других, чем о себе. О том, как они устроены, как поступают. Как им дается их самая большая драгоценность — жизнь. Кому и чему они ее посвящают, на что изводят. А теперь думаешь только о себе, не умея объяснить, что произошло и почему ты вдруг лишился понимания как себя самого, так и других. Но уже то, что ты видишь это, чувствуешь непорядок в себе, говорит о том, что соображение не покинуло тебя. А если так, то что же ты, козел, не лишенный мозгов, не найдешь выхода в столь нелепом и пошлом деле, как ресторан? И почему до сих пор не поговорил, даже не попытался поговорить со швейцаром? Ты, врач, не объяснил ему своего состояния на момент конфликта, не вразумил его, что бес тебя попутал? Что в то мгновение все неполадки, весь криминал родной страны бросился тебе в голову и всю свою ненависть к порядкам государства ты вложил в свой импульсивный поступок?.. Сон в тебе, очнуться надо. Поговори сейчас, позвони ему и договорись о встрече. Господи, это ж так просто — объясниться и, может быть, поставить точку…

Я без колебаний набрал номер справочного и уже через минуту знал телефон „Каравеллы“. Позвонил, услышал милый девичий голосок. Спросил, как можно связаться со швейцаром Удальцовым, но она вдруг замолчала и тут же еле слышно проговорила:

— С ним нельзя связаться, нынче ночью он умер…

Я застыл с телефонной трубкой в руке, из которой долго и как-то особенно громко раздавались короткие гудки. В голове моей случился обвал мыслей, но первой из них оказалась мысль-надежда, что все кончилось, что мое длительное, мрачное состояние наконец уступит место просветлению и я вернусь в свою прежнюю жизнь. „Есть Бог на свете! — с восторженной благодарностью подумал я. — Есть Бог, и Он вмешался, видя, что я этого не хотел. Что случай со мной — колдовская несправедливость, которую я устроил себе сам… Знает ли о смерти Удальцова следователь? И будет ли суд?“

Положил трубку и лег на диван. Не хотелось ни думать, ни звонить. Но вдруг страшная мысль пронзила сознание: а что, если смерть Удальцова мне предъявят как отягчающее вину обстоятельство?!

Вскочил с дивана, бросился в ванную. Вымыл холодной водой руки и лицо и, не вытираясь, заметался по квартире. Где-то записан телефон Михаила Евгеньевича, нужно спросить, что меня ждет. Попрошу его стать моим адвокатом. Он с Леной приехал к нам защитить меня, а я, пообещав позвонить, не позвонил… Прости, Господи, за мое презрение к нему и к другим людям. И за швейцара прости, если можешь. Дай силы смирить гордыню и стать достойным сыном и братом моей матери и сестер. И никогда не разлучай меня с Аленой, а дочке помоги расти здоровой и умной девочкой… Я не прошу много, это в Твоих силах, Господи, в остальном — сам постараюсь. А если суждено быть наказанным и заключенным, дай, Господи, сил и времени пережить наказание, чтобы искупить вину. Прости меня…

Петербург-Москва, 2010