Иван Сабило - Предел прочности

«Наша дочка пошла раньше других детей!» — гордилась мать. «Да, потому что меньше болела», — отвечал я. «Наша дочка говорит лучше других детей, даже тех, кто намного старше!» «Ничего особенного, говорить не значит думать», — отвечал я, подавляя в себе радость, схожую с радостью матери. «Наша дочка соображает лучше многих взрослых…» «И правильно делает, — говорил я. — Многие взрослые вообще не соображают. Так что ничего удивительного…»

Такие разговоры не огорчали, но и не радовали меня. В словах жены я не видел ничего, кроме личного тщеславия. Ее не устраивало то, что могла наша дочка в соответствии с ее возрастом, ей хотелось, чтобы она превышала свои возможности и ставила рекорды. Как если бы какие-то родители ждали, что их трехлетний ребенок поднимет штангу весом в сто килограммов. И не только ждали, но и понуждали его к этому.

Я приносил деньги. Больше того, что положено, если бы это были алименты. Иногда жена отказывалась, говорила, что ей достаточно и меньшего, но я настаивал: «Я даю дочке, ей нужны витамины и фрукты…»

Может быть, если бы я не просиживал долгими вечерами за книгами, рукописями и материалами для газеты, может быть, имей я больше свободного времени, я сумел бы наладить отношения с женой и сносно исполнять роль мужа и отца. Но для этого нужно отказаться от собственной жизни и примерить на себя жизнь другого человека. И это в тот момент, когда потрачено десять лет на литературу, когда в моих рассказах и повестях знающие люди находят перо способного человека. Мне хорошо известно, в каких мучениях складывалась жизнь многих писателей в семьях, где их не понимали. Впрочем, это еще не все. Еще была Алена, из-за которой я не мог помышлять о возвращении к жене. Не мог и не хотел…

Теперь, проходя мимо дочкиного дома, я пристально вглядывался в окно — не мелькнет ли ее фигурка? Два окна затянуты шторами, и только в третьем, на кухне, открыта форточка, а на раме сидит крупный сиреневый голубь.

«Дочка еще спит, — подумал я. — Сегодня к ней придет прощаться ее московская бабушка. Придет, хотя боится приходить, помня о том, как однажды она вошла в комнату в тот момент, когда Рита кормила дочку грудью. „Зачем вы вошли? — взвизгнула Рита. — Вы что, не видите, что я кормлю?!..“ Мама растерянно пробормотала что-то бессвязное, мол, что же здесь такого, я же не чужая и вообще здесь нечего скрывать… даже мать Иисуса Христа художники рисуют кормящей… Это в ее характере, — думал я о Маргарите. — Это лишь подчеркивает ее желание выглядеть более значительной, чем она есть на самом деле».

Я сел в автобус, прильнул к стеклу. Мысленно поблагодарил дочку за то, что она хотя бы частично вытеснила швейцара из моего сознания, и постарался и дальше быть с нею. Заставил себя вспомнить слова, которые я написал для нее под ее первый в жизни Новый год: «Сегодня в полночь, когда часы двенадцать отзвонят, а ты уснешь, пускай тебе приснится, как кто-то маленький по комнате пройдет и остановится с тобою рядом. Поправит одеяло и подушку и тихо скажет: „Здравствуй! Я — Новый год, я маленький, как ты. Я долго шел, мой путь был слишком труден. И все-таки я здесь, я у тебя в гостях. Ты спи, а я чуток побуду здесь, рядом постою, пока ты не проснулась, потом уйду. Проснувшись, не зови меня — я лишь во сне бываю и в сказках я живу. А наяву — в календаре листком, в котором единичка означила мой первый в жизни день. Будь счастлива. Светает. Дрожат твои ресницы. Ты просыпаешься и сразу — в Новый год!..“»

От придуманных почти два года назад слов, но еще больше от тепла, которое излучала дочка, хотя была сейчас не со мной, я успокоился и перевел дух. Слава богу, что мне плохо. Говорят, страдания очищают человека. Интересно, что скажет Маргарита, когда ее вызовут на допрос? Усугубит мою вину или постарается убедить следователя, что я не способен на такой поступок? У нее теперь есть возможность одним махом лишить меня общения с дочкой. «Друзья познаются в беде», — утверждает популярная поговорка. Но все пословицы и поговорки вспоминаешь и восхищаешься их мудростью не до, а после беды, когда не остается ничего иного, как кусать локти. Ох, жена! Случись с тобой подобное, я бы горы свернул, чтобы тебе помочь. А ты станешь высчитывать, стоит ли меня выгораживать. Ох, жена, жена! Как мало мы друг друга знаем!

Мысли, мысли… Не мои, я сейчас не в себе и смотрю на себя со стороны, дурак несчастный. Как будто не я женился четыре года назад, а кто-то более уравновешенный. Но как было не жениться, когда в Маргарите созревала и готовилась выйти на божий свет наша дочка? И даже если бы точно знал, что семейной жизни у нас не получится, она все равно стала бы моей женой… Я тогда поссорился с Аленой. И думал, навсегда. Была пустяковая ссора то ли из ревности, то ли из обоюдного непонимания каких-то событий. Но даже в голову не приходило помириться и продолжить отношения. И вот — уличное знакомство, девушка Маргарита, мгновенная симпатия. Ее рассказы о том, что всю жизнь она к чему-то стремилась и всегда из-за рокового «чуть-чуть» чего-то не добирала. После школы училась на подготовительных курсах в университет — не поступила. Хорошо рисовала и по протекции дальней родственницы устроилась работать дизайнером-оформителем в какую-то фирму по изготовлению дверей — там неплохо зарабатывала. Там же познакомилась с каким-то рекламным агентом: любовь, надежды на замужество, планы на будущее. Потом оказалось, что агент женат, у него двое детей и он не собирается покидать семью. И вот знакомство со мной и новые надежды.