Сергей Минаев - Media Sapiens. Повесть о третьем сроке

Третьей темой, которая ещё только разгоралась, был грядущий банковский кризис. Начавшись с банального side-проекта, решающего локальную задачу атаки на банк «Зевс», мешающий Никитосу получить контроль над нужным ему заводом, она переросла в нечто большее. После столь удачно инспирированной Сашкой паники в Интернете я подключил Генку Орлова с его студентами, которые организовывали ежедневные «флеш-мобы» перед отделениями «Зевса» с требованием вернуть деньги вкладчикам. Увидев, как быстро паника распространяется, я решил, что неплохо было бы придать акции более масштабный характер. На следующий день после встречи с Угольниковым орловские «интернет-рысаки» стали бить копытом также и у центрального офиса «Альфа-банка», что-таки убедило Костю Угольникова написать у себя в «Коммерсанте» отличную статью – «Банковский кризис 2007. Уроки прошлого, которые никого не учат». В статье профессионально расписывалась связь кризиса 1998 года с нынешними событиями, давалась оценка финансового состояния банков первой десятки и был сделан шокирующий вывод – неминуемое банкротство двух банков из «Десятки» – «Зевса» и «Альфы» повлечёт за собой коллапс всей системы. Некоторые из официальных СМИ показали съёмки толп народа у офисов вышеозначенных банков, один из таких репортажей попал в новости на Первый канал, а дальше всё стало развиваться по принципу «бабки с солью».

Одна бабка сказала другой, что соль скоро подорожает. Другая рассказала третьей, третья – четвёртой и т д. Вечером все бабки скупили соль, и на следующий день она реально подорожала. Так получилось и в нашей ситуации. Только, в отличие от притчи, роль второй бабки исполнил глупый журналист, а третьей – остальные СМИ. И вот теперь мы с нетерпением ждали неизбежного подорожания соли/финансового кризиса. Под организацию более мощных выступлений общественности и журналистов Вербицкий выделил дополнительные бюджеты, и теперь мы всерьёз обсуждали последствия банковского краха для политической обстановки в стране.

Мы с Вадимом сидим в кабинете Вербицкого на шестом этаже офисного здания, принадлежащего фонду «Гражданское общество», возглавляет который Аркадий Яковлевич, собственной персоной. За последние три недели появляюсь я в этом кабинете уже раз десятый. Из чего сделал вывод, что Вербицкий, подобно монархам прошлого, приглашает подчинённых в свой офис только в знак особой благодарности, поэтому каждый мой визит сюда совпадает с успешно реализованным проектом. (За три месяца с начала работы, когда дела у нас шли неважно, я был тут раза два или три. В основном на разборе полётов.)

Мы сидим за роскошным столом для переговоров, напротив друг друга, а Вербицкий ходит по кабинету и рассказывает о своей поездке в Лондон, о том, насколько положительную реакцию вызвали в «тех кругах» наши последние дела, и о том, что значат наши победы для будущего страны. Причём фразу «в тех кругах» он произносит с пониженной интонацией, тогда как «будущее страны» звучит в его устах, как стихи Маяковского. Что-то вроде:

Будущее

СТРА-

НЫ!

Он даже останавливается, для придания своей речи вящей торжественности.

Что же, не знаю как для страны, а для меня последние успехи имели колоссальное значение. Во-первых, Вербицкий стал воспринимать меня чуть ли не героем отечественной медиа. Ввёл в ближний круг, намекал на скорый совместный визит в Лондон, а однажды даже пригласил на семейный ужин в «Царской охоте». Во-вторых, в глазах Вадима и его непосредственных подчинённых я стал кем-то вроде гуру. На собраниях люди внимали моим речам подобно откровениям Дельфийского оракула (я даже перестал выступать на собраниях в состоянии похмелья, дабы особо ретивые из них не поспешили воплотить в жизнь какую-нибудь совсем уж сюрреалистическую из моих задумок). Некоторые молодые сотрудники копировали мои жесты и манеру говорить. Что мне, безусловно, импонировало. В-третьих, нам существенно увеличили финансирование.

Пока Вербицкий рассказывает, мы сидим и занимаемся обычными для такой ситуации делами: Вадим рассматривает собственные ногти, а я – стены кабинета. Вербицкий, увлечённый собственной речью, не обращает на нас никакого внимания. Как всякий человек, испытывающий страсть к ораторству, но оратором так и не ставший, Аркадий Яковлевич использует любую возможность, чтобы превратить свой кабинет в трибуну. Малочисленность аудитории его не смущает. Вероятно, в эти моменты он представляет себе, что вместо нас двоих перед ним сидит несколько сотен слушателей, замерших в благоговейном трепете. Смотря, как увлечённо Вербицкий ораторствует, я спрашиваю себя, тренируется ли он в одиночестве? Мне представилось, как Вербицкий подходит к картине, занимающей всё свободное пространство стены между книжным шкафом и окном, встаёт перед ней и что-то долго вещает, попеременно всматриваясь в каждое из лиц. Лиц было шесть штук – три в верхней части полотна, три в нижней.