Хуан Мильяс - У тебя иное имя

Его секретарша уже ушла, но на столе лежала оставленная ею записка: “Звонил большой шеф. Он хочет с тобой поговорить. Целую, Роса”.

Хулио набрал телефонный номер из четырех цифр и подождал несколько секунд, пристально глядя на листок с написанными рукой секретарши строчками. Потом произнес: “Роса оставила мне записку. Вы хотели меня видеть?” Повесил трубку, пружинисто встал со стула и направился к кабинету директора.

— Продолжаешь учить английский? — спросил шеф, как только Хулио вошел.

— Да, — ответил тот. — Языки такая штука — чем больше знаешь, тем отчетливее понимаешь, как далек от совершенства. И еще к дантисту ходить постоянно приходится.

— А что так?

— Пара коренных зубов никуда не годится. О чем вы хотели со мной поговорить?

Директор выдвинул ящик стола и достал оттуда рукопись Орландо Аскаратэ, к обложке которой скрепкой была прикреплена рецензия, написанная Хулио. Посмотрел сначала на рукопись, потом поднял глаза на Хулио и, помолчав, произнес: “Мне показалось в прошлый раз, что ты меня понял. Эту книгу мы издавать будем. Так решено наверху”.

Хулио помолчал немного, разглядывая стоявший напротив него ящик с карточками, словно тот представлял для него чрезвычайный интерес, потом ответил: “Да я не имею ничего против. Перечитайте внимательно мою рецензию, и убедитесь, что я не написал о рукописи ни одного плохого слова. Единственное, что вызывает у меня некоторые опасения, это коммерческая сторона дела.

— Теперь все ясно, — сказал директор, давая этим понять, что вопрос о публикации рукописи закрыт. — Эти вопросы пусть тебя больше не волнуют. А рецензию возьми и подкорректируй. И, пожалуйста, выражайся попроще: у тебя там встречаются такие длинные фразы, что, когда дочитаешь до конца, уже забываешь, о чем шла речь в начале. И помни, что официально решение принимаешь ты и берешь на себя ответственность тоже ты.

— Согласен, — кивнул Хулио и заговорщически улыбнулся директору. Но тот на его улыбку не ответил.

Вернувшись в свой кабинет, он разорвал написанную им ранее рецензию и взялся за новую. На третьей фразе он уже получал удовольствие от работы: слова как будто сами стекали с кончика шариковой ручки и послушно выстраивались во фразы, занимая именно для них предназначенные места, как занимают свои места фигуры в геометрическом узоре. Он не испытывал никакой злобы к Орландо Аскаратэ: он никогда бы до такого не опустился. “Жизнь в шкафу” будет иметь успех, а ее автор прославится.

Хулио вышел из издательства в семь. Облачная пелена уже не казалась туго натянутой — сейчас это были огромные рыхлые кучи, с трудом передвигавшиеся в сторону юга. Когда он шел к гаражу, где оставил машину, его окликнул по имени человек примерно его лет, полностью облысевший, но при этом выглядевший как постаревший подросток. На нем были джинсы и переливавшаяся всеми цветами радуги рубашка, поверх которой был надет довольно мятый льняной пиджак. Ботинки на нем были желтые.

Это был Рикардо Мелья, когда-то однокурсник Хулио, а впоследствии автор полудюжины приключенческих романов, имевших относительный успех. За последние годы Хулио несколько раз пересекался с ним на презентациях книг и коктейлях, имевших очень отдаленное отношение к литературе, но старался избегать его — отчасти оттого, что испытывал зависть неиздаваемого писателя к более удачливому коллеге, отчасти потому, что презирал Рикардо за манеру одеваться и за его книжки. Рикардо Мелья очень настойчиво приглашал зайти посидеть в баре, и Хулио в конце концов согласился — все же это лучше, чем просидеть весь вечер одному в квартире. Все бары по соседству оказались переполнены, и Мелья предложил: “Слушай, а пойдем ко мне домой? Я живу в двух шагах отсюда, на Сеа-Бермудес. У меня нам будет спокойнее”. Хулио не смог удержаться от соблазна. Он чувствовал себя очень комфортно рядом со второстепенным писателем, сознавая, что сам он был представителем издательства первостепенного. С другой стороны, Рикардо Мелья болтал без умолку, и Хулио достаточно было время от времени вставить какое-нибудь междометие. Реальность по-прежнему виделась в странном свете, а приятное ощущение, какое бывает при повышенной температуре, не покидало его. Хулио чувствовал каждую клеточку своего тела, каждую капельку пота, покрывавшего его. Он казался сам себе рельефным комом, положенным на плоскую фотографию, которая пыталась выдать себя за жизнь.

Они вошли в роскошный подъезд, находившийся под надежной защитой двух охранников и одного консьержа.