Юрий Бригадир - Сердце Анубиса

Вышел из аудитории, плакаты свои с таблицами на полу разложил, потоптал ногами. Традиция. Еще полчаса назад пылинки с них сдувал. Тут же, в коридоре, бутылку пива из горлышка. И накатила такая тоска – хоть вешайся. Еле дождался результатов и пошел к Ленке. Хотел, вообще говоря, в кабак. А пошел к Ленке. Она сидит, на меня смотрит, ничего понять не может. А я и сам ничего понять не могу. Тошно как-то, бессмысленно все – и учеба эта, и диплом этот, и весь мир.

Весь месяц пил. Все бегают, суетятся, а я пью и пью. Лежу в общаге пузом кверху и пью. Очередная партия отстрелявшихся зайдет с пойлом и я с ними. Таблицу какую-нибудь напишу очередному дипломнику и опять пью. Я хорошо таблицы писал. Тогда я еще мог это делать и пьяный. Почернел за месяц как черт. Ленке, конечно, тоже написал.

Не заметил, как время прощаться пришло. В тумане прошел грандиозный отходняк в ресторане. Потом какие-то ночные крики с ракетницами. Фейерверк. Цыплята табака. Ничего не заметил. Одни тени.

Помню только последний день. Уже все разъехались. Девчонки вообще почти все и навсегда. Парни тоже почти все, но не навсегда – через несколько дней все должны были вернуться на сборы сроком на 45 суток. Офицерье, как никак. Мне куда ехать – я местный. А Ленка здесь, какие-то дела у нее, не уезжает. Пришел к ней.

И комната та же, да не та. Все изменилось. Она бутылку достала. Выпили. Не поется. Не пьется. Всего-то половину и выпили. Стемнело. Я завтра уезжаю, Вася. Утром.

И – как гром с неба. Такого секса, дикого, животного, у меня никогда не было. Я думал, я умру. Тишина, ночь, а мы говорим – а помнишь, а помнишь. И опять секс. И опять говорим. И ночь – как свечка. Сгорела, как не было. …Я провожал ее рано утром на вокзал. Она разревелась на перроне, странно ее было видеть такую – здоровую, крепкую, кровь с молоком и совсем беспомощную. Я пытался что-то сказать, но она закрывала мне рот своими губами, говоря только одно слово – молчи, молчи. Молчи.

Я ей отдал свой блокнот. Там, среди всякой ерунды, было десятка два моих стихов. Я, Алкаш, и стихи когда-то писал. Сиська-писька, звезда-пизда. Водка-селедка. Я запомнил ее на всю жизнь, как она стояла, вся в слезах, в дверном проеме и губами беззвучно повторяла – молчи.

Когда поезд уехал, я просто сел на какую-то железяку. Есть такие на перронах, непонятного назначения. Достал из кармана оставшиеся полбутылки водки. И пил ее как воду. Охуеть, история?

– Охуеть. А… Ты что, ее больше не видел?

– В том-то и дело. Никогда не видел. Письмо она прислала через несколько месяцев – о сексе ни слова. Привет, как живешь, все такое. Ответить хотел, да… Да как-то все… жизнь-то идет. То одно, то другое… Давай по маленькой!

– Давай…

Я проснулся от шума. Во дворе разворачивалась машина. Здесь? Ночью? Тут и днем-то они редко бывают. Не понравилось мне это. И правильно не понравилось.

…На пороге стояла… Светка.

– Ты здоровый? – Я еще ее терпеть не мог и потому, что она сроду не здоровалась. Поебать – кто ты. Ни здрасьте, ни до свидания. Чума.

– В каком смысле?

– Васька в реанимации. Кровь нужна… Сегодня пил?

У меня рухнуло вниз сердце.

– Да нет. А что случилось?

– Под машину попал, пьяный. Блядь, говорила я вам, допьетесь, скоты!

– Группа у него какая?

– А у тебя какая?

– Третья.

– А резус не ебанутый у тебя?

– Да нормальный у меня резус! Положительный.

Ну, чума!

– Пойдет. Быстро в машину!

…В машине Светка на ходу потрошила свой роскошный кожаный органайзер, выискивая адреса и телефоны. Шофер напряженно молчал, не отрывая глаз от дороги. Несколько раз мы останавливались, она выскакивала, матерясь и скрипя зубами, и исчезала в дверях домов. Чаще она возвращалась ни с чем. Но еще пару доноров эта вампирша вбила в машину пинками. С тех пор я уважаю ее. Чума.

Кровь моя напрямую не подошла. Но для плазмы или там еще чего годилась. Вообще, на плазму берут днем – это не срочно. Но Светка сказала, что лично отхуярит каждого по отдельности, если с меня сейчас не сольют столько крови, сколько я смогу выдержать. Никто не решился ничего сказать. Чума не принимала никаких возражений. Она просто приказывала. Когда я вышел в коридор, придерживая правой рукой левую, Светка стояла у мраморной колонны и зло плакала – молча и мощно. Ни одного звука – только скрип зубов. Увидев меня, она вытерла платком свое породистое лицо и подошла ко мне.