Юрий Бригадир - Сердце Анубиса

Солнце лопнуло и погасло. Я скользил в глубину, не чувствуя своего тела. Жгучая вода отняла у меня кожу, зрение, слух. Я раскованно падал в холодный мрак ада и звучали в моем мозгу мольбы и проклятия. Чужие. Своих у меня не было. Было только ощущение могущества, разрывающего мое тело. Был звон бессмертия. Была радость не вынырнуть никогда. Была агония сухопутного существа, вспомнившего зов глубины. Сердце шелестело в ушах, не понимая – как ему биться. Организм хуел, не хуже, чем от «Лесной воды»… Умри вот сейчас – так и пойдешь мертвый, не понимая своей смерти и не веря в нее. Вот откуда берутся зомби. Это просто человек не знает, что он умер. Ему не сказали. Такая вот незадача. Такая вот жажда БЫТЬ, даже мертвым… Слышу тебя Карат, слышу…

Развернувшись в глубине, я позволил себе всплыть.

…Я выскочил из воды чуть не по пояс, и мотнул головой, откидывая мокрые волосы. Брызги, сорвавшиеся с них, полетели далеко назад. И вернулся мир. Только в нем не было пока температуры. Никакой не было – ни положительной, ни отрицательной. Карат стоял в воде, едва замочив лапы, и не решался прыгнуть ко мне.

– Что, засранец, страшно? – я пошел ему навстречу, гоня перед собой ненавистную ему волну.

Карат виновато, но успокоено крутанул хвостом.

– А если б вправду тонул? Полез бы спасать?

Пес зарычал.

– Ну, мать твою, он еще и обижается…

Карат крутился вокруг меня на берегу, не давая одеваться и все время лез своим носом мне в морду. Все это время Грей кого-то гонял в кустах, но мне не было видно – кого. Потом он вырвался на простор и стал вытирать лапой свой арийский нос.

– Ну, и куда ты его засунул? – спросил я.

Грей чихнул и сел на песок. Явно обескураженный.

Я ребром ладони срезал с себя воду и мы побежали назад. В конце поля кожа на мне высохла и пришел холод. Он не был еще назойливым, он просто говорил, что он есть. То есть я начал чувствовать температуру. И прибавил ходу. В осиннике псы вдруг ощетинились и встали как вкопанные. Потом Грей медленно пошел вперед. Карат за ним.

– Что? – спросил я.

Грей шел и все ниже припадал к земле, вытянув голову. Мне не понравилось это кошачье движение. Мне вообще перестал нравиться этот лес. Карат обогнал Грея и, перестав улыбаться, мощно начал скрести задними лапами мерзлую землю. Я подошел поближе.

Через осинник, шла избитая собачьими лапами тропа. Свежая тропа. Здесь совсем недавно, после того, как мы пробежали к реке, побывала огромная стая. Она исчезла совсем недавно. Мы могли с ней столкнуться. Я видел комья мерзлой земли, вывернутые мощными лапами. Река из собак прошла вдоль окраины города… Куда? Я вдруг вспомнил сообщения по телевизору. Я вспомнил кадры, снятые на городской свалке. Откуда столько собак? Куда они идут? Я быстро увел своих псов из осинника и побежал домой…

Телефон Митрич взял на удивление быстро.

– Ну, ты что, еще не начал пить? – спросил он.

– А ты еще трезвый? – осведомился я.

– Так день! Воскресенье. Куда гнать? Шурин к вечеру придет. А свой пузырь я так, по маленькой растягиваю. Для души.

– Грей сейчас прибежит к тебе. Слушай, Митрич, в лесу собаки. Я следы видел. Очень много, Митрич. Что они там делают – не знаю. Крупные.

– Да мало ли собак бегает… Может вы свои следы видели?

– Нет. Нас не так много, Митрич. Две собаки – не сто. Чуешь?

– Чую. Не эти ли – с Заводского района? После двух трупов, там перестреляли всех собак, какие попались. Но только – сам по радио слышал… Не тех, явно. Тех, уже не было. Значит, в лесу, говоришь? Ну дела…

– Не выходи ночью. Грея возьми к себе. Шурина – на хуй. Для них колючка – так, видимость. Хотя вряд ли они сюда пойдут. Но чем черт не шутит? И позвони… я не знаю. В ментовку, что ли? Во, Васькиному брательнику звякни! Пусть разбирается.

– Это можно… Моя милиция – меня бережет…

Карат все это время смотрел на меня. Я погладил его по голове.

– Что, шерстяной? Грустишь? Пошли-ка к Лисе. Ты у нее еще не был.

– …Э-э-э, – сказал я на вахте через 40 минут. Эту вахтершу я помнил. Не дай бог – и она меня! Впрочем, я всегда покидал общежитие и иногда попадал в него через что попало. По причине холода, путь через колясочную был перекрыт. Черный ход – почему-то тоже. Видать, разъебали их недавно за какой-нибудь аспирантский дебош. Пока я говорил «Э-э-э», Карат вразвалку шел мимо вахты и не был виден из-за стойки. Во всем, уже уходящем в небытие сэсээре, всегда на входе в общежитие есть либо вертушка, либо стойка, за которой сидит вахтер. Либо, как вариант – и то, и другое вместе. Здесь была стойка. И Карат не был виден даже теоретически. Но стук когтей надо было заглушить. И я вежливо осведомлялся о работе буфета на первом этаже. Который, вообще говоря, сроду не работал.