Леонид Сергеев - Летние сумерки

Откуда ни возьмись, появляется Ирка — прямо следила за ней, что ли?

— Куда это ты нарисовалась? — удивленно восклицает, оглядывая Лену с головы до ног.

— Не мешай подруге любить меня, — с самодовольной улыбкой парень поворачивается к Ирке. — А тебе, кстати, не нужен жених? Вон мой друг. Он может тебя заинтересовать, влюбить в себя.

— Пусть попробует. Вряд ли у него получится, — Ирка поджимает губы.

— Получится, если ты не дурочка. Он лучше всех твоих знакомых, которые были и будут, — парень возвращается к приятелю, что-то сообщает ему со смешком, тот небрежно кивает девчонкам, хлопает друга по плечу и они уходят в сторону моря.

Лена чувствует себя осмеянной, опозоренной, убитой.

Ночью от обиды Лена долго не может уснуть. Как на зло — еще сухой душный воздух.

Утром ее будят звуки магнитофона; она выбегает на террасу. Он делает зарядку под музыку кассетника, лежащего на ступенях веранды; широко взмахивает руками, поворачивается из стороны в сторону… Неожиданно нагибается, что-то разглядывает и… достает из травы садового лягушонка, швыряет его к веранде, берет палку и начинает бить желтое пучеглазое существо. Раскачивается в такт мелодии и бьет, с брезгливой гримасой, пока лягушонок не превращается в бесформенное кровавое месиво.

— Придурок! — говорит Лена и бессознательно вынимает из клетки морскую свинку, прижимает к себе, поглаживает.

На мое пятидесятилетие брат, сияя и отстукивая каблуками чарующие ритмы, вручил мне сомнительный подарок — удостоверение члена садового товарищества; заметив мой недоуменный взгляд, пояснил:

— Мы с тобой давно не занимались физическим трудом. Давай-ка построим небольшой летний домик. Будем выезжать на природу, а то совсем зачахли в городе.

«Соблазнительная идея, — подумал я. — В самом деле, давно пора поделать что-то руками, уже забыл, как выглядит молоток. Сижу целыми днями за столом — весь обрюзг от неподвижности».

В конце зимы, в одно светлое и чистое — прямо-таки стеклянное утро — на машине брата мы поехали смотреть участок. До товарищества — а его организовали московские литераторы — было семьдесят километров по Волоколамскому шоссе. Миновав несколько деревень и лесных массивов, мы въехали в городок Истра; около монастыря свернули на дорогу, уходящую в равнину, два раза пересекли петляющую речку, проехали мимо березовой рощи, плотины с незамерзшим водопадом, пустующих турбаз вдоль водохранилища и очутились в поселке.

Что нас сразу поразило, так это множество уже построенных домов. С момента создания колонии литераторов прошло всего два года, но примерно треть владельцев уже полностью освоили участки — за изгородями красовались строения с мансардами и террасами, хозблоки, сараи, душевые. Дома были самые различные: из строевого леса, с резными наличниками, балконами и верандами — этакие замысловатые терема, какое-то кокетливое искусство; коттеджи из облицовочного кирпича, с трубами от каминов; щитовые, наспех сколоченные, отвратительного качества и шлакобетонные — скупые, жесткие, прочные, как крепости. В одних строениях наблюдался бестолковый перебор стилей, крикливая безвкусица, в других — революционное стремление к большим произвольным формам, к некоему превосходству над соседями, и было ясно — первые принадлежат изощренным индивидуалистам, вторые — людям широких масштабов, погрязшим в роскоши. Это подтверждали и сопутствующие пристройки: около разностильных домов наличествовали застекленные парники и туалеты-шалаши, гигантские дома окружали сауны и бассейны.

Два дома своими художествами вообще не вписывались в общую схему поселка: один — двухэтажный, белокаменный, с подземным гаражом и колоннадой, другой — пятигранник с изломанной крышей и башней бастионом — какое-то самодовольное богатство.

— Ясно, сюда денег вгрохано немерено, — сказал брат, когда мы осмотрели эти два последних сооружения.

— Дуралеи! Не знают куда девать деньги, — откликнулся я.

На многих участках дома еще были в стадии строительства: стены обшивались вагонкой, навешивались крыши, складывались печи, шла внутренняя отделка — то тут, то там виднелись рабочие, слышался визг пилы, удары молотка.

Мы насчитали с десяток участков, напоминавших руины средневековых городов — там под снегом темнели недостроенные фундаменты, груды кирпича, штабеля теса — и четыре вообще неосвоенных участка, заросших березами и ельником. Один из этих участков принадлежал нам.