Леонид Сергеев - Летние сумерки

— Как там у вас за городом? — спрашивают меня на работе.

— Отлично! — говорю и хвастаюсь здоровым образом жизни.

Весной до платформы все запружено: шлепаешь по слякоти, под ногами чавкает, булькает, но над головой вовсю брызжет солнце и заливаются птицы. Весной на платформах вывешивают новое расписание, в электричках гуляет сквозняк, пассажиры везут вербу. Снова приезжаешь забрызганный грязью, зато уже загорелый, в одежде, пропахшей весной.

— У нас за городом лучше всего, — говорю я сослуживцам, и они смотрят на меня с завистью.

Тягуче-ленивая болтовня, осторожные взвешенные подходы, всякие созерцания, мыльная музыка и связанные с ней кисейные ощущения — все это было не для него. Стихийный человек, переполненный делами и планами, он направо-налево разбрасывал категоричные суждения и любил джаз — зажигательный джаз, как нельзя лучше, соответствовал его характеру. Никто из однокурсников толком не знал, он действительно музыкант и играет на трубе или это только ему снится, но о джазе он говорил постоянно и с утра до вечера насвистывал разные композиции, при этом раскачивал головой и отщелкивал пальцами ритмический рисунок. Частенько забывался — гундосил и на лекциях, а войдя в раж, так стучал каблуками, что на него смотрели как на полоумного. И что доподлинно было известно — соседей по дому он изводил своими пластинками.

Среди студентов МИФИ Борис отличался независимостью: никому не позволял не только определять его жизнь, но даже давать советы, и никогда не следовал не только за толпой, но и за небольшой группой людей, если, разумеется, они не были джазменами.

— Всякая зависимость унизительна, — говорил он. — И всякие сборища — мрачноватая традиция. От неполноценности. Для тех, кто не может самостоятельно шевелить мозгами. А я сам по себе. Я расширил границы свободы, и пробьюсь в одиночку. Вот только бы ветер удачи подгонял в спину.

Он был полон энергии — от него прямо било жаром — с приятелями разговаривал запальчиво, по-мальчишески задорно. Особенно горячился, когда улавливал ветер удачи — тогда то и дело нервно поправлял очки, смахивал капли пота с переносицы.

— Кое-что получилось, но это так, разминка, малый удельный вес. Я ведь многоборец, и у меня многоцелевой план. Так что впереди большая работа. Вот только бы не упустить ветер удачи, да не подкачала бы спортивная форма, да слышался бы джаз!

Кипучий, неугомонный непоседа, Борис силился постичь все: забегал в библиотеку института, набирал кипу книг, перелистывал одну за другой и несся в спортзал — вначале в секцию регби, затем — баскетбола; из спортзала мчался на курсы иностранного языка, с курсов — в бассейн, и в голове все время — джаз, джаз…

По утрам «для закалки» он качал гантели (хотя и так был здоровяк, каких поискать), раза два в неделю ожесточенно бегал по гаревой дорожке стадиона — чтобы поддержать спортивную форму и «получить максимум адреналина»; через день, как на праздник, спешил на репетицию любительского джазансамбля — и не во сне, а на самом деле — и, конечно, ни дня не мог прожить без среды единомышленников — каждый вечер на час-другой заглядывал в кафе, где играли джаз; часто являлся с трубой, забирался на сцену — благо джазмены компанейский народ — и исполнял пару-тройку вещей.

Дома Борис имел четыре стола: на одном писал курсовые, на другом собирал радиоприемники, на третьем занимался фотографией, на четвертом «для самосовершенствования» пробовал силы в живописи и постоянно что-нибудь мастерил — он был жаден до всякой работы и просто не мог сидеть без дела. И без музыки — для настроя прослушивал пластинки, джазовую классику, и время от времени хватался за трубу и проигрывал отдельные темы, несмотря на протесты родственников и соседей. Он как-то болезненно чувствовал быстротечность времени и потому хотел приложить руки ко всему, что охватывал его взгляд. Понятие усталость (тем более скука) для него, двужильного, не существовало.

— Я отдыхаю, когда играю джаз, — говорил он. — А вообще-то мне некогда отдыхать, у меня масса проблем. Кто много работает, у того их всегда полно.

— Могущественный парень, фонтанирует, как гейзер, — усмехались приятели.

Среди сокурсников Борис слыл парнем с немалым творческим потенциалом, который слишком часто меняет увлечения — никак не может разобраться в своих многочисленных способностях. Как только стихал ветер удачи — начатое дело заходило в тупик, Борис сразу его откладывал и принимался за что-нибудь другое.