Юрий Хазанов - Мир и война

Так, примерно, и писал Юрий в своей объяснительной записке, к которой присовокупилась «боевая характеристика» Бабаева, где тот выглядел — да и в самом деле был — чуть ли не лучшим в полку офицером, без единого прегрешения, примером для всех и каждого; человеком, тяжело пережившим свой страшный, но нечаянный поступок…

В общем, кончилось тем, что в отношении Бабаева дело было прекращено, однако, чтобы случившееся не осталось совсем без последствий, приказом командира полка на капитана Хазанова было наложено суровое наказание: «домашний» арест на десять суток с вычетом из зарплаты — за проявленную халатность… (Надеюсь, читатель догадается: в «доме» Хазанов десять суток не сидел и из его мизерной зарплаты, которая в основном переводилась по аттестату родителям, ничего не вычитали. Не по высоким гуманным соображениям, просто по причине вселенской «туфты».)

А 9-го мая окончилась война. И снова палили в воздух, сейчас уже без всякой команды, и пили австрийское вино, и Юрий на пути из штаба полка, где узнал о капитуляции Германии, свалился с велосипеда и мирно проспал часа два на траве — после чего у него (ох, эта славная наша традиция, которую мы привезли с собой в парк Франца-Иосифа!) не оказалось ни велосипеда, ни фуражки…

А потом пили и гуляли в замке на территории их батальона уже в более тесной компании: офицеры, старшины, писарь Наташа. Правда, без командира батальона — с Юрием у них так и не наладились отношения; не помог даже общий приятель, тоже бывший слушатель Академии, который служил в штабе фронта и чуть ли не специально пожаловал к ним из Вены — мирить их.

С Наташей у Юрия все сошло на-нет — без всяких ссор, просто само собой. Ни одна из сотни комнат замка не стала свидетельницей их любовных утех. Зато под старинными сводами нередко звучала исполняемая не вполне стройными голосами, среди которых не в худшую сторону выделялся голос капитана Хазанова, песня Дунаевского о Москве. И особенно призывными и дорогими были тогда для Юрия последние две строчки каждой строфы, которые он выводил с неподдельным чувством: «Дорогая моя столица! Золотая моя Москва!»

До встречи с ней оставалось около десяти месяцев.

Итак, война окончилась. Великая Отечественная для Советского Союза, для всех остальных — просто 2-я мировая. Разумеется, никаких выводов, обобщений, умозаключений Юрий не делал — не тот возраст, не тот склад ума, да и большое, как известно, куда лучше видится на расстоянии, а его-то еще в помине не было. Копошились, пожалуй, всякие разрозненные мыслишки: что очень уж много потерь, что было бы хорошо пораньше остановить немцев, что жутко много наших пленных, репатриированных или, как их называют, «перемещенных лиц». (Ох, сколько у нас этих самых лиц было и есть: перемещенные, еврейской национальности, кавказской национальности, без определенного места жительства!.. Не население, а сплошные лица.)

О тактике и стратегии военных действий, о крупных военачальниках никакого мнения у Юрия не составилось. Кроме расхожего: такой-то молодец, сила (например, Жуков, Конев, Рокоссовский), а такие-то послабей (Тимошенко — «герой» похода на Западную Украину в 1939 году, увязший потом в Финской войне, проваливший вместе с маршалом Малиновским Харьковскую операцию 42-го года; «старики» Ворошилов, Буденный…). Разве мог тогда Юрий предположить, о чем станут говорить и писать полвека спустя: об их бездарности и жестокости, о том, как они «сорили» солдатами, как отправляли без разбора под снаряды и пули — скорее, скорее!.. Как гоняли зимою вброд через реки — скорее, скорее!.. Как подталкивали сзади отрядами внутренних войск — скорее, скорее!.. Все для того, чтобы к очередному празднику, к очередной годовщине взять населенный пункт, доложить усатому главнокомандующему, а потом облегченно вздохнуть, напиться в лоскуты и залечь на койку с очередной ППЖ, полевой походной женой, в ожидании очередного ордена… А еще станут писать о том, как эти прославленные генералы и маршалы вагонами вывозили немецкое добро к себе на квартиры и дачи, как крохоборничали много позднее, не желая отдавать ничего, не только из награбленного, но и полученного во временное пользование от государства. (Как в случае с одним знаменитым маршалом — какие-то разнесчастные холодильники.)

Но это потом… Потом будут и уточненные цифры общих людских потерь. (Как всегда, тоже, наверное, не вполне точные, но весьма выразительные, даже если сократить чуть не вдвое.) Цифры такие: по сталинской статистике — 7 миллионов человек. По американской — 7,5. По хрущевской — 20 млн. А самые последние подсчеты таковы: численность населения СССР к началу войны — 197,1 млн. Естественный прирост за 1941–1945 гг. — 15,4 млн. Следовательно, к началу 1946 года население должно было составить 212,5 млн. чел. Оказалось же его приблизительно 168 млн. И, значит, общие потери в войне (боевые, в тылу, в немецких лагерях, беженцы) — примерно 40 миллионов человек. То есть 200 на тысячу населения; а у немцев — 65. Для сравнения: в 1-ю мировую Россия потеряла 11 человек на тысячу, немцы — 31… Выходит, Гитлер воевал в два раза хуже и безжалостней, чем император Вильгельм, а Сталин — в 24 раза хуже Николая II и его генералов. «Числом, а не умением!» — девиз советских полководцев.