Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

Жуткие курильщики Анатолий Елисеев (весельчак, спортсмен и актер вспомогательного состава) и Михаил Скобелев (фантазер, вроде Мюнхаузена) черкали размашисто, точно фехтовальщики; их рисунки (порывистые линии, «мерцание контрастных пятен») выглядели небрежными; главным богатством они считали тему, то есть мысль, которую несет рисунок.

Интеллигентнейший, предельно учтивый англичанин Андрей Брей рисовал пластично и мягко, от его зверей было трудно оторвать взгляд.

Степенный ленинградец Юрий Васнецов слыл «мастером сказочных сюжетов». Смешно сказать, в детстве я воспитывался на его рисунках, а теперь работал с ним бок о бок, и мастер никогда не подчеркивал огромное расстояние между нами, держался естественно и скромно.

Олег Теслер (любитель джаза, меломан) и Рубен Варшамов (яхтсмен, перевязанный «собачьим» шарфом от радикулита) рисовали монументально, богато, в полном смысле этого слова, хотя у первого юмор был «черный» (на его рисунках вечно что-то взрывалось и рушилось), а второй слыл специалистом по динозаврам (у него аборигены соседствовали с гигантскими чудовищами, и то дружили с ними, то ссорились из-за мелких богатств). Оба художника имели четкую позицию, что-то решали раз и навсегда и больше не колебались. Например:

— Хорошая выставка, без всяких мерцаний, завихрений.

Или:

— Плохая выставка, что чудят?

Марьяна Рябиндер писала картины-обманы; писала скрупулезно и до такой фотографичности отделывала детали, что некоторые зрители пытались смахнуть нарисованных букашек и капли. Ее излюбленной темой были добрые и злые карлики — гномы и тролли. Вдобавок, Рябиндер делала прекрасные украшения и просвещала нас по части камней:

— Жемчуг — камень горя и слез, янтарь — вселяет радость, бирюза — успокоение, душевный комфорт…

Интересно рисовал Виктор Чижиков, юморист, похожий на киноактера — на него засматривались все женщины. Чижиков рисовал комиксы. Он сделал отличную серию — «Я и Наполеон», где с императором побывал на рыбалке, в бане — и все не выходя из границ приличия и такта. После этой серии Чижиков стал известен всей Москве. Затем он сделал серию «робких и зловещих» котов, и стал известен всей стране, а вскоре выдал «олимпийского медведя» и прославился на весь мир.

Из всего художнического братства «Картинок» несколько выбивался Виктор Пивоваров, самоуверенный, прямо-таки железобетонный (без нервов) «полиграфист». Он был совершенно безразличен к миру детей и животных (мог нарисовать цаплю, шагающую коленями вперед!); в журнале (и в детских издательствах) он выступал, как формалист, и являлся одним из тех, кто шел в авангарде разрушителей реализма.

Стацинский, который тоже шествовал в этом авангарде, «чтобы показать властям фигу», привлекал в журнал не только таких, как Пивоваров, но и более мощные фигуры — Илью Кабакова, Юло Соостера… Я ничего не понимал в работах этих художников, а сейчас и вовсе считаю — все, что они делали, никогда не впишется в русскую культуру.

Еще будучи студентом, Пивоваров увлекся чешскими иллюстраторами (в частности Бруновским) и в дальнейшем работал под них (в сорок лет вообще развелся с женой, женился на чешской искусствоведке и перебрался в Прагу). Он называл себя «опередившим время» и в конце концов договорился до абсурда:

— Я считаю, что «Черный квадрат» Малевича вызвал русскую революцию, а «Черный квадрат», написанный мною, вызвал революцию пражскую.

Оказывается, бывают и такие идиотские упражнения, забавы самонадеянных художников. А нам остается только с содроганием ждать, какая еще блажь втемяшится им в голову.

В детской книге формализм Пивоварова выглядел занятно — неким калейдоскопом, где рисунки рассыпались на кубики, каждый из которых был насыщен цветом и имел немало привлекательных деталей, но все вместе они никак не сочетались и создавали для ребенка не гармоничный мир, а какой-то изломанный, какой-то красочный хаос. Подобные упражнения делаются для того, чтобы удивить зрителей и других художников — дети во внимание не принимаются.

Среди формалистов, работающих в детской книге, я никогда не слышал разговоров о восприятии детей и, повторюсь, большинство этих художников пришли в детские издательства только потому, что в них разрешалась некоторая условность. Детская книга для них была всего лишь ширмой, прикрытием. Ну, а для взрослого зрителя они, понятно, создавали такие дебри, к которым было страшно подходить.