Леонид Сергеев - Вид с холма

В нашей среде мотоциклистов почти все носили стальные эмблемы, цепи и бляхи. Эта атрибутика говорила о сознательном выборе трудностей, постоянном риске, скитаниях. Мы исповедовали жесткие правила поведения — спортивный режим, накачка мышц, табу алкоголю и куреву. Для нас металл был символом силы и порядка на свой лад. Вступив в мотоклан, я отдалился от Вадьки, перестал участвовать в его кутежах.

Костяк моторизованного клана составляли ребята из Ленинского района, но признанным вожаком считался двадцатилетний заводила Семен из Дербышек.

Семен был весь в металле: куртка, брюки и сапоги в железках и клепках, сверкали зуперами-«молниями», под курткой — латунный пояс, на руке — медный браслет с выбитой группой крови на случай аварии; он был обладатель чуда — чешской «Явы» и предмета всеобщей зависти — самопального шлема. Семен мог разобрать и собрать мотоцикл с завязанными глазами. На своей «Яве» он смонтировал противотуманные фары, зеркала и трубы-щитки, бензобак разукрасил черепом с костями. Время от времени этот фаталист снимал глушитель для большего грохота…

Семен был вполне самостоятельным — работал токарем; силу имел недюжинную — на турнике подтягивался на одной руке, а кирпичи перекидывал, как яблоки. Ходил слух, что он отсидел год за угон автомашины, и это темное прошлое предводителя вселяло в нас дополнительное уважение и страх…

Отец Семена погиб на фронте, а мать давно махнула на него рукой, как на упрямого, взбалмошного, неустроенного. Не раз автоинспектора задерживали Семена за превышение скорости, но дырки в правах не делали, только штрафовали, давая понять, что ценят его профессиональное мастерство.

— Одно непонятно, — говорили инспектора. — Как ваша братия работает, учится, ведь всю ночь гоняете по трассам?

— Обижаешь, начальник, — небрежно бросал Семен, стоя в расслабленной позе, облокотившись на свое рокочущее чудовище. — Нормально работаем. Мы двужильные. — И смотрел в упор, с насмешкой, как бы подчеркивая, что мы железные, надежные парни.

Мы собирались по вечерам на пятом километре на Нижне-Камском шоссе. Некоторое время, поджидая дружков из близлежащих поселков, выписывали восьмерки на обочине. Потом Семен давал прерывистый сигнал, включал фары, подавал грозный клич:

— Поехали! и ставил своего железного коня на дыбы.

Прокатив с десяток метров на заднем колесе, Семен опускал машину и мчал в сторону города. Мощный рев моторов сотрясал воздух — кавалькада устремлялась за ним и исчезала в сизом шлейфе выхлопных газов…

Вначале вся наша обойма подлетала к клубу, который располагался в полусгнившем бараке. На огромной скорости застопоривали машины и вразвалку, весомо и как бы нехотя, под восхищенные взгляды девчонок, входили в зал. Презрительно осматривали всяких длинноволосых и стриженных — эти «системы», которые, по нашим понятиям, были в вечных поисках неизвестно чего. Если из динамиков лилась не «та» мелодия, подходили к владельцу «мага» и с определенным силовым давлением требовали сменить «музон» на наши забойные вещи. Случалось, кто-нибудь из местных меломанов начинал артачиться:

— Наглый выпад! И чего они качают права!

— Круто заворачиваешь, чувак. Смотри, не сорви резьбу, — спокойно цедил Семен.

— Не напрягайся, не раскаляйся, — добавлял Костя, исполняющий роль первого помощника лидера.

Меломан тушевался, а мы перемигивались.

К Семену подбегала его подружка Лиля, уродливое, но душевное создание, «болотный цветок», как называл ее Костя. Она заканчивала медучилище, жила в общаге; на ее запястьях виднелись шрамы — «когда-то сделала по глупости от адской любви».

Запускали наш ураган звуков; слышались взрывы гитарных аккордов, точно паровой молот ухал барабан. Семен с Лилей начинали раскачиваться в замедленном ритме. Костя подходил к какой-нибудь симпатичной пигалице; та радостно выходила с ним на середину зала, начинала энергично-беспорядочно дергаться. Мы тоже подбирали девчонок.

— Надоел клуб до смерти, — говорила Лиля Семену в момент передыха. — Длинноволосые смурные. Им главное подать себя ярко. Да и «дуркой» балуются, добавляют в «Беломор».

— Наши чуваки лучше всех, — вставлял Семен. — Как вещает Костя, мы раскованные потому, что свободны.

— Угу! — откликалась Лиля. — Но я за чистые чувства. Надоело все это. Хочется жить тихо, спокойно.

— Немного погодя сдвинемся к аэропорту, потом с тобой слиняем в бункер. Такой расклад, — с мужланской откровенностью Семен обозначал программу.