Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки

«Все так… – подумал Петрушкин. – ну и?..»

Однако поворот в беседе оказался неожиданным.

– Если несовершеннолетний совершил какое-либо преступление, то наша цель убедить его в том, чтобы он осознал свою вину, раскаялся, принес извинения потерпевшей стороне… – заговорил солидный мужчина в темном костюме, как понял Петрушкин, какой-то адвокат. – Существует целый ряд теорий, и они во многом реализованы на Западе, например, в США существует теория так называемого «Примирительного правосудия», которая ограничивается раскаянием. Порой бывает, что самые тяжкие преступления решаются в порядке достижения договоренности с потерпевшей стороной. Это достаточно дерзкая теория, но она основана на результатах исследований психологов, педагогов, юристов, которые думают о будущем, о том, что важно человека не упрятать за решетку, не изолировать от общества, а все-таки вернуть в это общество и сделать полноценным человеком.

«Твою мать! – подумал Петрушкин. Вообще-то он не матерился, но тут вдруг понял, что никаких других мыслей по поводу услышанного у него нет. – вернуть в общество?! Кого! Зверушку эту? Тебе бы в квартиру его вернуть – посмотрю я на тебя»…

– Своеобразный подход к этой проблеме исповедует ООН, которая еще в 1985 году приняла так называемые «Пекинские правила»… – опять заговорила дама в красном. – Согласно этим нормам право несовершеннолетнего преступника на конфиденциальность должно уважаться на всех этапах следствия. Кроме того, подобные уголовные дела должны рассматриваться на закрытых судебных заседаниях, без присутствия журналистов и последующей информации в СМИ, указывающей на личность несовершеннолетнего правонарушителя. Детского раскаяния, например: «Я больше не буду» – иногда достаточно для прекращения уголовного дела.

«То есть, не надо было писать, что это Кулик, и судить его надо было тихо, по-семейному… – закипал Петрушкин, чувствуя, как начинает ныть сердце. – А если бы он сказал „Я больше не буду“, следовало бы умилиться и его обнять. Сумасшедший дом…».

– Нами подготовлены памятки для родителей ребенка, которого обвиняют в преступлении… – сказала дама с короткой стрижкой, быстро стреляя по сторонам глазами. – Там на на основе рекомендаций правозащитных организаций имеются несколько практических советов.

«Это же сколько денег уходит на все эти программы? – подумал Петрушкин. – Это сколько денег уходит на весь этот гуманизм… Построили бы завод, чтобы Кулик мог там работать. Или дали бы его семье денег на дом, чтобы был у него просвет в жизни. Почему в нашей стране всегда вкладывают деньги в гипс и в инвалидные коляски – нет бы дорогу починить, чтобы никто на ней ноги не ломал»…

Петрушкин снова ушел в себя. Иногда он слышал обрывки фраз. Оказалось, так много было придумано поблажек для малолетних преступников, что Петрушкину даже удивительно сделалось – как же Кулика еще не выпустили из тюрьмы? Вот можно было хотя бы передать его «под присмотр» родителей или опекунов. Фраза «общество не заинтересовано в том, чтобы на всю жизнь загонять подростка за решетку» совершенно вышибла Петрушкина из колеи.

«Может, я ожесточился? – спросил он себя. – ну да, прежде я бы тоже сидел и кивал головой. А теперь жизнь проехалась по мне паровым катком, и я не представляю себе, как можно молоть такую чепуху. Надо чинить жизнь, а в России по-прежнему чинят тюрьму… все эти меры хороши, если подросток попал в тюрьму по глупости. А как он может попасть в тюрьму по глупости? Какой-нибудь привели бы пример. Нет, все примеры – убийства да изнасилования. Преступность вся – от озлобленности, а детская – тем более. Дети не могут себе объяснить, почему жизнь именно такова. Получается, что детская преступность – это такая форма революции? Может быть»…

Тут он услышал свою фамилию – оказалось, дама в красной блузке приглашает его выступить.

«Что же говорить?» – растерянно подумал Петрушкин.

– Я должен попросить у вас извинения, потому что я во многом не разделяю ни мыслей ваших, ни точек зрения… – начал Петрушкин и увидел, как кто-то из женщин понимающе закивал. – ну да, вы думаете – у него убили семью, какого понимания можно от него требовать? Так и есть. Но встаньте на мое место. В чем смысл вашего гуманзима? Есть такие учреждения – хосписы. Там человеку помогают достойно умереть: меняют простыни, памперсы, следят, чтобы от него не пахло. Ваша работа – тот же хоспис. Вы прихорашиваете смерть. Работаете, когда все уже случилось. Это тоже конечно нужно. Но главное – стараться, чтобы жизнь была лучше. Чтобы покататься на машине не было для 16-летнего парня мечтой настолько заветной и несбыточной, что он ради нее убить готов.