Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки

– Хоть сейчас… – пожал плечами Бесчетнов.

– Сейчас и езжайте. И отца возьмите с собой… – сказал редактор. – А то он здесь с ума сойдет…

«Да он и там, боюсь, с ума сойдет…» – подумал Бесчетнов. Но ничего не сказал.

В редакционной машине, мчавшейся по трассе, стояла полная тишина. Молчал водитель, молчал сидевший впереди Петрушкин-старший, молчали севшие сзади Бесчетнов с Наташей. Вечерело. Августовское солнце в красном небе опускалось за желтый горизонт.

Петрушкин-старший, немолодой, совершенно седой, но с густыми черными бровями, невидящими глазами смотрел в автомобильное окно. Обычно он любил расстилавшиеся вокруг пейзажи, но сегодня не замечал их. Он видел в окне своего сына, своих внуков, видел Алину. Он словно видел сон, но при этом не понимал, что именно является сном – или то, что он едет на машине искать сына и его семью, или то, что он видит, как с маленьким Алексеем выбирает красную ткань – шить алые паруса для фрегата, который они с Алексеем мастерили в подарок матери.

Петрушкин-старший пытался вспоминать хорошее: как они всей семьей «дикарями» ездили на Черное море и жили под Балаклавой в палатке, варили уху в котле. Но от этих воспоминаний становилось больно и хотелось плакать. Он старался не думать совсем ни о чем, но не получалось. Все равно что-то лезло в голову. «Заснуть бы… – подумал он. – все равно пока едем, ничего не сделаешь, только себя изводишь». Тут он вспомнил еще и о жене – у нее в последнее время болело сердце. Петрушкину-старшему стало тоскливо.

Бесчетнов и Наташа молча сидели сзади. Бесчетнов думал примерно о том же – вспоминал Леху, его пацанов, его жену. Бесчетнов понимал, что каково бы ни было у него на душе, но ему все равно сейчас в тысячу раз легче, чем сидящему впереди Петрушкину-старшему. Бесчетнов думал, не налить ли старику водки, но так и не решился это предложить.

Наташа, прижавшаяся к Бесчетнову, слушала мерные толчки его сердца и говорила себе, что все будет хорошо – не может же быть, чтобы было так плохо. У Наташи в голове не укладывалось, что с целой семьей может быть большая беда. Еще перед отъездом они сошлись с Бесчетновым на том, что Петрушкины, может, в больнице – Алексей с Алиной, например, без сознания, а дети ничего пояснить не могут. На это Наташе и оставалось надеяться, за это она и молилась. Она читала про себя молитвы, которым еще в детстве научила ее бабушка Мария. Бабушке было сейчас за девяносто, ее муж ушел на войну и пропал. Мария ждала его много лет, отказывая разным кавалерам. Потом пожалевшая ее подруга отвела ее бабке-ворожее. Бабка налила чего-то в блюдечко, поколдовала, и сказала: «Смотри!». Мария глянула и увидела море и человека, стоявшего к ней спиной. «вот это твоя судьба…» – сказала ворожея. Скоро посватался к Марии моряк. Она вспомнила бабкины слова, пошла за него и прожила с ним хорошую жизнь (хоть и не заменившую в ее душе ту, которую она могла прожить с тем, кого забрала война). Эту историю бабушка рассказывала Наташе в назидание – чудеса бывают. И Наташа молилась, чтобы Господь сделал сейчас чудо, небольшое – размером в четыре жизни…

Водитель смотрел на дорогу сквозь темные очки. Он в общих чертах знал, что за напасть заставила редактора гнать его на ночь глядя за полтысячи километров от города. Он понимал, что неспроста молчит петрушкинский телефон. Но и в его голове не укладывалось, что целая семья может пропасть без следа. «не сквозь землю же они провалились…» – думал водитель, взглядывая иногда на Петрушкина-старшего. Но тот отвернулся к окну и водителю виден был только его затылок. «Плачет что ли? – думал водитель. – Заплачешь тут. Врагу не пожелаешь – и сын, и внуки, и невестка, все пропали. Да и неживые они уже поди давно. И он не дурак – все понимает»…

– Его машина?

– Его…

Они стояли перед большой темно-синей машиной. Бесчетнов и сам знал, что это петрушкинский «Мицубиси-Шериот», но надо было хоть что-то спросить у Петрушкина-старшего, а мыслей в голове не было. Как понял Бесчетнов, те, кто ездил на машине, ее не жалели, и ей досталось: бока поцарапаны, задний бампер надломан, будто машину тащили куда-то задом. Одна фара была разбита. Капот помят. «Плясали что ли на нем? – подумал Бесчетнов. – вот суки»…

Внутри машины все было засыпано белым дактилоскопическим порошком, но менты уже сказали Бесчетнову, что отпечатков нет – кто-то вытер руль, панели, дверные ручки. Эта предусмотрительность наводила Бесчетнова на нехорошие мысли и он Петрушкину-старшему про отсутствие отпечатков не сказал.