Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки

Они помолчали.

– Ты вот мне скажи, Аркадьич, то, что Алина с детьми может еще где-то по лесу ходить – ты сам в это веришь? Или вы это так, чтобы старик не спятил, придумали? – спросил Бесчетнов.

– Все бывает… – неопределенно ответил Гранкин. – И не такие чудеса бывают.

– Например? – вскинул Бесчетнов на Гранкина темные грустные глаза.

– Например… например… – пожевал губами Гранкин. – Ну трупов же нет? Может, стресс у них, сидят в яме и трясутся.

– Мне-то этого не говори, Аркадьич… – вполголоса, чтобы не услышал Петрушкин, сказал Бесчетнов. – Кровь по всей полянке, по всем углам. А если бы убили одного Леху, она была бы в одном месте.

– Думаешь, всех их порешили? – спросил Гранкин.

– А ты думаешь – не всех? – удивился Бесчетнов.

– Да и я думаю, что всех… – кивнул Гранкин и добавил, понизив голос до шепота: – Отцу не говори, а только мы здесь с травы и камней еще ведь и мозги соскребали…

Бесчетнов закрыл глаза и поморщился.

– Только не могу понять – зачем? Может, кому дорогу перешли? Может, поругались с кем? – задумчиво проговорил Гранкин.

– А следы? Есть какие-то зацепки? – спросил Бесчетнов.

– Следы – есть, в прямом смысле следы… – усмехнулся Гранкин. – Сейчас будем местных водить, показывать – вдруг да узнает кто. Они ж тут охотники, следопыты, чингачгуки…

Они пошли к берегу. Здесь, на засохшей грязи, отпечаталось несколько разных следов. К ним по одному-двое подводили местных мужиков. Мужики качали головами – не знаем. Когда туда подошли к Гранкин и Бесчетнов, как раз к следу подошел старик в длинном брезентовом, белом от времени, дождевике. Старик наклонился к следу, будто нюхал его.

– Чего там вынюхиваешь, Пескарь? – засмеялся кто-то из местных.

– Да вот думаю, не пахнет ли говном… – ответил дед и с кряхтением разогнулся.

– Чьим? – удивился один из ментов.

– Коровьим… – ответил дед.

– Шутки шутишь… – покачал головой мент. – Ну, есть что сказать?

– Нет… – ответил дед Пескарь, покачал головой и отошел.

Посреди ночи Бесчетнов вдруг проснулся и понял, что Наташа рядом с ним не спит. Она лежала к нему спиной, но он все равно это понял. Они чувствовали друг друга: если он болел, она просыпалась, если она болела – не мог уснуть он. Бесчетнов знал, что вот это и есть любовь – когда люди чувствуют друг друга.

– Не спишь? – тихо спросил он.

– Не-а… – ответила она и он услышал в ее голосе слезы.

– Плачешь что ли? – удивился он.

– Да… – ответила она. – Как представлю детишек этих… Сколько раз Леша приходил с ними в редакцию… Я Акимке машинки искала по всем кабинетам, рисовала с ним. Это кем надо быть, чтобы убить их??

Она всхлипнула.

– Не реви… – сказал он. Он и сам помнил петрушкинских пацанов. Когда-то давно Бесчетнов был женат, но пьянка съела его семейную жизнь. Детей там не было, и долго Бесчетнов думал – вот и хорошо. Теперь он думал, что ничего хорошего в этом нет. Хоть Леха и говорил, что любви нет, а Бесчетнов давно его раскусил: замечал, как тот рвется домой, если кто-то из детей болел, или как по понедельникам Петрушкин нет-нет да обмолвится – мол, с детьми и женой ходили по лесу на лыжах, благодать! Он знал, что Петрушкин записал сначала старшего, а потом и младшего в секцию карате. Бесчетнов иногда завидовал тому, что есть у его товарища все вот эти заботы. Бесчетнов давно, с юности, понял, что себе врать нельзя. Всем можно – бывает, что нельзя не соврать – но себе надо говорить правду, какой бы плохой и неприятной она ни была. И согласно этому своему правилу он признавал, что без детей ему плохо. Ему уже и хотелось вот этого всего – детских штанов, трусов, хотелось по утрам идти с кем-то маленьким в детский сад.

Наташа была много моложе его (ее и до сих пор то и дело разные вахтеры или кассиры принимали за студентку, а то и за школьницу). он подозревал даже, что она иногда видит в нем отца – может, и не того, который погиб, когда ей было всего восемь лет, но того, которого ей не хватало все ее детство.

Он прижал ее к себе. Ее тело с бархатной кожей было горячим.

– Юра… – тихо сказала она.

– Что?

– У меня задержка…

Он помолчал.

– Надо тест купить… – сказал он.

– Я купила.

– И что?

Она замолчала.

– И что? – опять спросил он.

– Он показывает, что я беременна… – прошептала она.

Он усмехнулся.

– Вот и хорошо. Будет значит у нас бутуз-карапуз… – проговорил он.

– Ты не обижаешься?

– На что?