Андрей Волос - Предатель

Тишина.

— Чего ждем-то? — тупо поинтересовался начальник охраны.

Карпий шикнул.

Семь минут десятого.

Восемь.

Дежурный повернул голову и посмотрел на Шегаева суженными от напряжения глазами.

Девять.

Когда же?

Ему чудилось какое-то позванивание — нервы, что ли, у него так звенели?..

Тишина.

— Ту-у-у-у-у! — ударило вдруг в уши с такой отчетливостью и силой, будто паровоз стоял за ближайшими деревьями.

Есть!

Теперь второй! Протяжный!

— Ту-у-у-у-у-у-у-у-у!

— Было! Было! — повторял дежурный, тыча пальцем в глухомань тайги: — Там!..

Юго-восток 29 — вот он, точный румб!

Шегаев накрепко закрутил стопорные винты. Есть направление.

Снял шапку, вытер пот.

Верхние ветви лиственницы заходили ходуном. Богданов ловко добрался почти до низу, повис, раскачался, спрыгнул в сугроб.

— Нет, не видел, — с сожалением сообщил он, переводя дыхание. — Ни дыма, ничего… не видно!

— Неважно, — сказал Шегаев. — Я по звуку определился. Ясно слышал.

Повернулся к Карпию:

— Гражданин начальник! Разрешите приступать?

Карпий махнул рукой.

И сразу все ожило, задвигалось — началась работа.

Тайга вокруг лагпункта была сильно трачена нуждами строительства и отопления, и по редколесью бригада продвигалась быстро. Но впереди густился девственный лес. Метров через триста Шегаев оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на лагерь.

Карпий и Камбала все еще переминались у ворот…

На их пути стояли то кусты и подросток, а то — вековые, в три обхвата деревья. С каждым из них нужно было повозиться. Бригада шла медленно, пильщиков приходилось часто менять.

Шегаев смотрел в визир гониометра, махал ладонью вправо или влево, корректируя положение очередной вешки. Безумолчно вжикала двуручка, вгрызаясь в смолистую плоть стволов. Мерщик тянул ленту, карандаш пикетажника выводил цифры. Подсобники топтали глубокий снег, рубили колья, тащили мешки с продуктами, немудрящей кухонной утварью и два ведра — одно для чаю, другое для супа…

Каждая строчка пикетажных отметок, каждая новая веха, каждый метр и шаг сокращал путь, лежавший по румбу ЮВ 29.

Если затея увенчается успехом, можно надеяться, что Карпий отпустит его назад в Чибью… или как там ее бишь теперь? — в Ухту. А если работа окажется напрасной, тогда… тогда, во всяком случае, будет интересно узнать, к какому результату привела она, начатая с нарушением всех инженерных правил.

Скорей бы!..

Но дело едва двигалось.

Ах, если бы тайга росла на ровном месте!

То и дело линия, неуклонно ведшая на румб ЮВ 29, обрушивалась в очередной овраг или заболоченную пойму вертлявой речки. Под глубоким снегом приветливо журчала вода. Мокрые ноги леденели в затяжелевших ватных штанах. Миновав ее, приходилось делать привал, разводить костер, сушиться…

Уже сильно смеркалось, и в какой-то момент Шегаев, как ни старался, не смог через трубу гониометра разглядеть вешку.

— Сколько там? — спросил он, отрываясь от окуляра.

— Три девятьсот двадцать, — сообщил Ярослав Сергеевич.

— Вот дьявол, даже до четырех не догнали!..

С досадой махнул рукой. Оглядываясь, натянул рукавицы на заледеневшие ладони.

— Хорош! Ночевать будем! Кто с топорами, сюда! Клещев, организуй мужиков! Рубите елочки! Помягче да побольше!

Сам протянул руку за пилой, которую устало держал рабочий.

— Дай-ка, хоть разомнусь немного… Ярослав, пошли, поможешь!

И пошагал, проваливаясь в снег, к примеченной сухой лиственнице.

— Не велика ли? — усомнился Ярослав.

— В самый раз! Ночь длинная. Лучше недожжем, чем спросонья кувыркаться…

Кое-как обтоптали.

Острая пила быстро въедалась в сухое дерево. Когда полотно стало клинить, Шегаев налег на ствол, а Ярослав сунул в надпил лезвие топора.

И вот вершина дрогнула… качнулась… стала медленно-медленно крениться… с нарастающим шорохом, а потом с шумом и треском, напоследок жалобно ахнув, ствол обрушился на мерзлую землю.

Тут подмога подоспела — быстро, в охотку, посучковали, раскряжевали, попилили на чурбаки.

Вокруг огромного костра устроили еловую перину, по ее краю — густой елочный же забор, защищавший от ветра. Одежда сохла на ветках и, должно быть, если посмотреть сверху, пар от логовища валил почище чем в бане.

— Смотри-ка, — сказал Кузьмин, простодушный каменщик из Воронежа, очищая миску от последних крупиц густой баланды из перловки и соленой трески. — Будто три нормы стрескал! В лагере так не поешь…