Андрей Волос - Предатель

— Не подскажете, где Камбала обретается? — спросил Шегаев.

Доходяга, которому он задал этот вопрос, был одет во что-то вроде дамской жакетки и сутуло сидел у порога, копошась по делу: оборачивал ступни тряпками поверх какой-то вовсе уж, наверное, износившейся обутки. Затем намеревался, вероятно, крепко-накрепко повязать обрывками истлелых бечевок, валявшихся возле.

Вяло махнул рукой куда-то в глубину:

— Там.

И верно, там искомый Камбала и обнаружился.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Шегаев. — Камбала? Я топограф.

— Ну, ну, — Камбала понимающе кивнул, окидывая пришельца цепким взглядом. — Топограф. Как же. Это, стало быть, по части этого, как его…

— Геодезист, — пояснил Шегаев.

— Вот и я об том…

— То есть, проще говоря, землемер.

— А, землемер! — Камбала просветлел лицом. — Вот я и толкую…

— А вы тут, стало быть, агрономом?

— Агрономом, — Камбала приосанился. — По земледелию.

Ясное дело, агроном из этого уркагана был примерно как из морковки мыльница. Впрочем, Шегаев и не такое видел. Как-то раз спросил у пикетажника из блатных, как же у него среднее образование, коли складывает семь и двенадцать — и ошибается. «Тебе-то что? — невозмутимо отвечал уркаган. — Я ведь в среднем по печатному читать могу? Могу. И по письму в среднем кумекаю!..»

— Карпий говорит, у вас карта какая-то есть. Рыбовед составлял.

— Карта? — Камбала поджал губы, явно собираясь по такому случаю что-нибудь да выцыганить.

— Повторяю для ясности: меня Карпий прислал.

— Ишь ты, диво-то какое! Карпий его прислал!..

Камбала вздохнул.

— Карта есть, конечно. Куда нам без карты.

Полез в карман ватника, пошарил, извлек несколько бумажек, одну из которых, изрядно замусоленную, и протянул.

— Осторожней…

Как Шегаев и ожидал, это была вовсе не карта, а всего лишь глазомерная копия маршрутного хода. Безвестный рыбовед шел когда-то через тайгу, отмечая контуры крупных озер. По его произвольной зарисовке можно было сделать только один вывод: воды в районе и впрямь хватает. Что, возможно, самым решительным образом свидетельствовало в пользу организации рыбного промысла. Но перспектив дорожного строительства эта замызганная цидуля никоим образом не проясняла…

— Спасибо, — разочарованно сказал Шегаев, возвращая листок. — Больше ничего нет?

— Нет, — помотал головой Камбала, копошась в бумажках. — Откуда? Да мне и не надо. Я ж тут не по картам! Я по агрономии!

Актовый зал был точь-в-точь как в Межевом институте — большой, просторный. По бокам колонны с капителями ионического ордера. Сверкающая хрусталем люстра, ряды деревянных кресел с откидывающимися сиденьями.

Там, где с левой стороны возвышалась трибуна, а правее — стол, за которым рассаживался президиум собрания или члены Ученого совета, на возвышении по центру стоял гроб, обложенный венками и букетами красных гвоздик.

Красного вообще было очень много: ленты, венки, нарукавные повязки, орденские подушки — все горело кумачом.

Большая часть присутствующих сидела, остальные, кому не хватило места или оно было для них не по чину, стояли по бокам в проходах и теснились у дверей. Одеты были парадно, торжественно, при регалиях, многие, если не большинство, в военной форме, в начищенных сапогах, бросавших блики на такой же начищенный, только не глянцево-черный, а красно-коричневый, под вишню, паркетный пол. Соблюдали благоговейную тишину, а если переговаривались, то вполголоса.

К трибуне по очереди подходили выступавшие. Шегаев различал обрывки фраз: «Потеряли смелого бойца!.. Отважный воин!.. Вся жизнь и все силы!.. Теснее сомкнуть ряды!.. Каждый должен отныне!.. Пример для каждого!.. Клянемся, что и впредь!..» В целом же речи сливались в невнятный шум, и он никак не мог понять, чьей памяти посвящена эта гражданская панихида.

Однако в какой-то момент человек, ведший процедуру, отчетливо сказал:

— Думаю, товарищи… нам следует послушать… товарища Шегаева!

Шегаев вздрогнул и похолодел — ему почудилось, что он узнал этого человека.

И действительно, нельзя было ошибиться, глядя в его рябое лицо с сощуренными рысьими глазами, слыша голос — глухой, негромкий, с отчетливым кавказским акцентом.

А тот продолжал говорить — говорить медленно и веско, делая неожиданные паузы, которые ставили слушателя в тупик и заставляли задуматься над самыми простыми словами, ища в них какой-то новый, особый, какой-то очень глубокий и важный смысл: