Андрей Волос - Предатель

Родиться — значит выплеснуться в океан жизни, раствориться среди других. Вот вынырнула невесть откуда Анечка, золотая девочка, — выплеснулась в мир, стала родной, понятной… как все в этом мире… ну или почти все. Каждый день — новая, каждый день — другая. Растет, меняется…

А умереть — значит застыть в своей конечной неповторимости.

В жизни даже самые отъявленные бирюки и буки хоть как-то общаются: хоть молока пакет купить, и то с продавщицей перекинешься взглядом. В смерти — самые общительные остаются в совершенном и непрестанном одиночестве.

Сущность смерти в разрыве, в отделении. Рота солдат перед боем — сообщество в чем-то разных, в чем-то похожих людей. В погибшей роте останутся только разные .

Много живых — толпа, где все на одно лицо. Мертвых вообще не бывает много: и на кладбище, и на поле боя, и даже в братской могиле каждый сам по себе. Не скажешь ведь — толпа мертвецов… А когда говорят «перед смертью все равны» или «смерть всех равняет» — имеют в виду лишь то, что смерть приходит ко всем без исключения. Приходит ко всем, но принимает каждого в отдельности…

Заладил!.. Смерть, смерть!.. при чем тут смерть? В конце концов, никто ничего не знает… нужно верить в лучшее.

Чтобы отвлечься, потянул цепочку прежних соображений. Сто раз уже проходился по этой цепи; ничего, не помешает и в сто первый…

«Пропал без вести» — что это значит?

Это либо убит, а тело не обнаружено; либо сдался в плен, а никто этого не видел; либо дезертировал. Но не удрал из части, из расположения — в расположении часовые, КПП непременно, охрана и оборона… а, опять же, скрылся с поля боя. Гарун бежал быстрее лани… Бежал он в страхе с поля брани…

Классика.

Варианты событий стоят как призывники на комиссии: «Убит» — годен; «Сдался-в-плен» — не годен; «Оказался-в-плену» — ограниченно годен, то есть при определенных условиях; «Дезертировал» — тоже не годен!..

Иного расклада событий в судьбе Артема он вообразить не мог.

Кира, правда, предполагает некую медицинскую экзотику: заболел, потерял память, лежит в госпитале, фамилии лекарям сказать не может… Что плохи наши лекаря, что честно умер за царя…

Маловероятно. Но ведь нужно хоть на что-нибудь надеяться? Как хочется надеяться!..

Ладно, ладно, скоро все выяснится.

Хотя, конечно, ни черта не выяснится. Военкомат отвечает за призыв. Призвал — и с плеч долой. Допустим, из войск приходит депеша — дескать, не можем найти такого-то, делся он куда-то, обыскались, хвать-похвать — ни тут нет, ни там. Что военкомат? — военкомат ставит жирную галку: пропал без вести. Кому в военкомате интересно, по какой причине его найти не могут? В военкомате своих дел невпроворот… а с другой стороны, и впрямь: даже найдись там заинтересованное лицо, так где войска, где военкомат — только руками разводить.

Лизка рвалась с ним за компанию: самолично требовать ответа, кто и когда вернет ей мужа.

Но ее Сережка подхватил ветрянку… сказать «к счастью» язык не повернется. Кира не может помочь, сама привязана Анечкой…

В общем, не поехала, и хорошо, что не поехала.

Все хорошо, вот только щемит, щемит душу: ведь взял — и тайком, без его ведома, против его воли повернул колесо судьбы!.. А оно вон как обернулось. Может, если бы послушал его, не встревал, не лез со своей заботой, если бы поток жизни струился дальше без этого вмешательства — все бы иначе сложилось.

Правда, неизвестно, лучше ли… хуже?..

Да уж куда хуже.

Ага, вот он. Дом тридцать. Да.

Бронников потянул на себя тяжелую дверь.

Думал, оттуда пахнет кирзой, ружейным маслом… шинельной кислятиной. А ничего похожего: чисто канцелярские ароматы. Клей, бумага. Чернила.

Но все же есть, есть своя специфика: гардеробщиком — солдат!

Разделся, получил номерок.

— Спасибо.

Рядовой молча кивнул.

— Скажите, военком где тут у вас?

— Второй этаж. Направо пройдете, увидите.

— Спасибо…

Полная женщина за секретарским столом посмотрела равнодушно.

— Добрый день, — приветливо, с улыбкой поздоровался Бронников. — Мне бы к военкому…

— Занят, — она тоже едва заметно улыбнулась. — Посидите, пожалуйста.

— Спасибо… Простите великодушно, а как военкома по имени-отчеству?

— Тарас Григорьевич.

— Спасибо.

— Емельянов Тарас Григорьевич. Посидите, скоро освободится.

Эх, хорошо бы сейчас расстегнуть портфель, нашарить книжку, вынуть самописку, размашисто начертать на титуле приличествующее случаю: «Тарасу Григорьевичу Емельянову от автора — с искренним уважением». Очень было бы уместно. Да где она, книжка-то.