Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

Рева сидела на автобусной остановке, посматривала в фиолетовую даль, нервно озираясь по сторонам. Вот-вот должна прийти маршрутка, украсть ее под покровом ночи и утащить в неизвестность.

— Куда вы везете меня?

Грубая рука водителя небрежно упадет на колено.

— Я каждый вечер вас подвожу. Хотелось бы услышать, как звучит ваше имя…

Хотя в первом часу ночи может произойти все что угодно. Сердце Ревы забилось. Она сжала кулаки, оставляя на ладонях следы от ногтей. Страх, перемешанный с восторгом. Колотье в груди. Прерывистое дыхание — вдох, стоп, выдох — стоп, вдох… Вдруг подойдут несколько аспирантов из недалекого общежития. Молодые, налитые силой и порхающие в поле праздной беззаботности. От них пахнет модным одеколоном и хмелем. Пара грубых замечаний:

— Смотрите, там, кажется, дама. И она сложена как надо!

— Я бы не дал ей уснуть…

Рева возмутится. Как они смеют! Но томительная безысходность лишь растет. Отчаяние стучит в висках, нагревая грудь, и одновременно — примораживает подушечки пальцев…

Кто-то добавит недавно оформившимся баритоном-

— Заметьте: леди одна!..

Затем упругая рука ляжет на мягкое бордо вельветой накидки, а шею обдаст горячее дыхание:

— Не смейте сопротивляться! Я давно уже вас приметил…

Рева пошевелилась. Язычком пламени взлетела седая прядь непослушной челки. Кажется, откуда-то послышались шаги. Затем — звук падающей воды. И в конце:

— Р-р-р-р, гав!

Когти забарабанили по мокрому асфальту. Рева услыхала далекий визг колес.

Через шесть минут на остановке затормозила маршрутка, и Екатерина Евгеньевна села на переднее сиденье. За рулем оказался пожилой худенький таджик. Он улыбнулся по-восточному мудрой беззубой улыбкой, как будто бы сказал: «Сочувствую». Рева раздраженно одернула подол юбки, отвернувшись к окну, бросила:

— Семеновская, девятнадцать.

— Двассать пась рублей.

Затем — унизительный подъезд, разбитый цветочный горшок, запах кошачьего туалета. Ключ легко входит в расшатанную замочную скважину, изнутри разит тальком и лекарствами. Рева ставит чайник на конфорку и достает из холодильника зефир.

Что ее жизнь? Десяток чулок с ажурным кружевом, дешевая косметика, советские духи. Гормональные таблетки, визиты к гинекологу, стыдливые попытки обольстить безработного Костю из тридцать седьмой при помощи нехитрых голубцов со сметаной. А если по существу? Пятнадцатый год в педагогике. Несколько тысяч выпускников. Остывшее чувство суррогатного материнства. Этими подростками ей позволяют пользоваться только временно.

Сначала был университет, потом — практика, затем — такой вот предлог, отмазка: пойду-ка я в науку. Дело в том, что мужчины почему-то сторонились Екатерины, чем-то она их отталкивала. Конечно, не всем красавицами быть, но ведь и некрасавицам порой везет. Но с Екатериной, видимо, было что-то не то на уровне флюидов нервозности, острых движений, истерично приподнятых бровей, запаха. Встретив такую впервые, вы подумаете, что эта женщина — на грани срыва. И не то что-бы она выделялась из толпы или наоборот — сливалась с пейзажем. Нет. Такое впечатление, что тут замешаны какие-то потусторонние силы. Ну не знаю, допустим — венец безбрачия. Родовое проклятие. Или, скажем, давняя обида на весь мужской род, которая перестроила всю Ревину сущность и замкнула ее окончательно.

Попробую описать ее внешность: лицо похоже на сдутый шарик, подбородок сливается с шеей. Может, это — зоб. Волосы жидкие, цвет — шатен вперемешку с сединой. Над левой бровью торчит прядь челки. Губы пухлые, но всегда сжатые в бледную мочалку. Затем — опущенные плечи, небольшой валик груди, ниже — валик живота. Широкие бедра, достаточно длинные ноги в чулках, под которыми просматривается рельеф расширенных вен. Она — не толстая и не худая, достаточно цельная, ее глаза словно постоянно удивляются чему-то. На переносице, разумеется, очки. Старомодные, с овальными линзами в золотой оправе. Я попытаюсь найти в ней что-нибудь привлекательное, ведь Рева была хоть и не самым лучшим, но и не самым отвратительным человеком в нашем институте. Наверное, ее самая привлекательная черта — стремление разобраться в окружающих, выделить среди них «хороших» и помочь им, поощрить, поддержать. Рева искала в наших рядах положительных героев. И тот, кто мог претендовать на эту роль, получал всевозможные поблажки. Реве хотелось приютить и обогреть такого человека, она буквально душила его заботой. Она даже заставила нас сообщить ей сотовые номера наших родителей: «Если кто будет прогуливать — позвоню». Я продиктовала израильский телефон своей мамы. Екатерина Евгеньевна держала в уме свой личный список «хороших» и «антихороших». Она готова была в любой момент прийти на помощь «хорошим», вот только возможность все никак не подворачивалась.