Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

Разумеется, список «хороших» возглавлял Коротков. Затем его невесты, Лаврентьева, Уварова и Цыбина. В черном же списке находился Коля Игнатьев, Морозова с Воронцовой и почему-то Мункоев Игорь. А за конец этого списка вели упорную борьбу я и Вовка Власов. Мы с ним были не в почете у Ревы. Я особо не парилась, мне уже надоело волноваться. А Вовка тщательно скрывал свою нервозность. Его врачебное будущее висело на волоске.

К слову, Володя как раз находился тогда на грани отчисления. На него пыталась повлиять Юрченко, она вправляла ему мозги и старалась договориться с другими преподавателями. Однако Вова все равно стремительно падал. Он получал одни двойки из-за ночных дежурств. Ему хотелось независимости, и он устроился на работу, которая была несовместима как с учебой, так и с жизнью в целом. Трудясь медбратом (Вова предпочитал говорить — медсестрой), Власов не успевал готовиться к урокам. Помимо того, он постоянно всем дерзил. Дерзил интеллигентно, смешно, но все же. Особенно сильно он разозлил преподавательницу английского, которая путала слова «микроскоп» и «Майкрософт». Власов постоянно припоминал ей авторскую реплику: «Микроскоп инкорпорейтед».

…Рева уселась напротив выключенного телевизора. Еле слышно скрипнуло окно. Из форточки тянуло ароматом весеннего дождя. Она медленно потянула к себе томик Франсуазы Саган, полистала его немного, но не нашла закладку и разочарованно вернула книгу на место.

Она встала. Прошлась босиком по ковру. Ворсинки уже затвердели, царапались. Ее взгляд выхватывал отдельные детали интерьера. Вот с верхней полки шкафа свисает засушенный букет. Вдоль стен тянутся стеллажи с учебниками. У правой стены стоит буфет из ДСП, его хрупкие стекла дребезжат при каждом шаге. Строго на уровне глаз висит календарь.

Возраст — пятьдесят один. Какая прочная цифра. Точная и резкая, как стрелка, врезающаяся щелчком в отметку «двенадцать». А эта лишняя единица — да ну ее. Она здесь не нужна, действует на нервы. Пятьдесят один — это почти то же самое, что и сорок девять. Небольшая металлическая гирька возле пятидесятикилограммовой кувалды. Приехали. Из ночного двора через щели в стене просочилась тишина.

Он проведет рукой по белесым изгибам жира. Затем приподнимет подол вот этого японского халатика. Вторая рука закопошится в волосах… Рева дотронулась до своего плоского затылка, представляя, что это его прикосновение. Он смахнет шелковую лямку цветастого белья…

Было слышно, как она дышит через нос. Какое унизительное сопение… На кухне с хрустом развернулась скомканная бумажная упаковка. Дождем застучали пластмассовые жалюзи. За стенкой кто-то поставил чайник. Этажом выше, кажется, шипело радио… Внезапно раздался хлопок.

— Трр… Бум!

Тяжелый том, выпиравший из битком набитой книгами книжной полки, свалился на ковер. Это «Аминокислоты» Серебренникова. Рева сильно сжала веки. Словно ее кутком ударили в грудь… Открыв глаза и обнаружив источник звука, Екатерина Евгеньевна тихо встала, подняла учебник и с размаха вдарила им по стеллажу. Книги с грохотом посыпались вниз.

— Даш, — сказал Власов, — а ты умеешь хранить тайны? — Его руки двигались отдельно от глаз и выводили в тетради формулы.

— Нет. Не умею. Я же девушка.

— Хорошо. Я тебе ничего тогда не скажу.

Биохимия закончилась, и все вышли из кабинета, но Власов тут же вернулся туда якобы за оставленным на столе калькулятором. Короткова сегодня здорово похвалили. Сияя, как его лаковые ботинки, с триумфальной улыбкой Леша отправился в уборную. Я села на подоконник, достала чипсы. Возле меня со стуком упала фиолетовая сумка Регины, и та ловко вытащила из нее расческу и зеркальце.

Я очень люблю, когда я вижу Уварову с Цыбиной, а они меня — будто бы нет. Люблю вслушиваться в их разговоры. Больше всего девушкам нравится обсуждать отношения между мужчиной и женщиной, обмениваться кулинарными рецептами и делиться советами по хозяйству. Слушая их, любое существо, принадлежащее к женскому полу, невольно отвлечется от всего остального. Это тоже самое, что полистать глянцевый журнал.

— А ты масло добавляешь? Немножко.

— Блин, а эта волосатая сука Толпыгина влепила мне

трояк!

Из-за двери показалась густая черная шевелюра волосатой суки. Толпыгина — напарница Ревы. Начинающий педагог. Над ее верхней губой — достаточно яркие черные волоски. И брови на переносице срастаются. Прищурившись, Толпыгина сказала: