Бернард Маламуд: Идиоты первыми

Из снежной мглы вынырнула фигура, дверь отворилась. У прилавка вошедший вытащил из мокрого бумажного мешка пару поношенных башмаков на починку. Сапожник не сразу понял, кто это, но вдруг сердце у него дрогнуло: еще не разглядев как следует лица, он угадал, что перед ним стоит Макс и сбивчиво объясняет, что надо сделать с этими старыми башмаками. И хотя Фельд напрягал все свое внимание, он ни слова не слышал, так оглушила его мысль о представившихся возможностях.

Он не мог вспомнить, как впервые зародилась у него эта идея, но одно было ясно: он уже не раз думал о том, как бы предложить Максу познакомиться с Мириам. Но он не осмеливался заговорить об этом: вдруг Макс сразу скажет — нет, как он тогда будет смотреть ему в глаза? А вдруг Мириам, которая так носится со своей независимостью, устроит ему сцену — зачем он вмешивается? Но такой случай нельзя было упустить: ведь он хотел только одного — познакомить их. Да они уже давно и сами могли бы подружиться, если бы где-нибудь встретились, так неужели он не должен, не обязан как-то свести их, просто дать им случай познакомиться, вместо того чтобы ждать случайной встречи, скажем в метро, или знакомства на улице через общих друзей. Пусть Макс хоть раз встретится с ней, поговорит — уж тогда-то он непременно заинтересуется девушкой. А Мириам, которая на работе, в конторе, видит только крикунов коммивояжеров и неучей конторщиков, — разве для нее плохо познакомиться с хорошим, интеллигентным человеком? Может быть, он сумеет приохотить ее к учению, уговорит поступить в колледж, а если нет, — тут сапожник отчетливо понял, чего он хочет, — если нет — пусть выйдет замуж за образованного человека и заживет по-человечески.

Когда Макс объяснил, наконец, что надо сделать с башмаками, Фельд пометил мелом подметки — на обеих зияли огромные дыры, но он старался их не замечать, — поставил на них «икс», а каблуки, сношенные до гвоздей, отметил буквой «о», хотя его одолевало беспокойство — не перепутал ли он буквы? Макс спросил, сколько это будет стоить, и сапожник, откашлявшись и перекрывая упрямый стук молотка Собеля, попросил юношу пройти с ним через боковую дверь, в прихожую. Макс удивился, но отказываться не стал, и Фельд прошел за ним. Минуту они стояли молча, потому что Собель перестал стучать, и они оба как будто понимали, что нельзя ничего говорить, пока стук не возобновится. И когда Собель снова застучал еще громче, сапожник торопливо объяснил Максу, зачем он его позвал.

— С того самого дня, как вы пошли в колледж, — сказал он, стоя в полутемной прихожей, — я каждое утро смотрел, как вы идете себе в метро, и думал: вот хороший мальчик, смотрите, как он хочет учиться!

— Спасибо, — сказал Макс настороженно и нервно. Он был высок и до смешного худ, остролицый и очень остроносый — нос у него походил на клюв. Длинное, заляпанное грязью пальто болталось на нем, словно одеяло, наброшенное на костлявые плечи, старая рыжая шляпа и поношенные башмаки промокли насквозь.

— Я человек деловой, — сказал отрывисто сапожник, стараясь скрыть волнение, — я вам прямо скажу, зачем я вас позвал. У меня есть дочка Мириам, ей девятнадцать лет — хорошая девушка и такая красивая, что на улице все на нее оборачиваются. И умница — книжку из рук не выпускает; ну я и подумал: почему бы молодому человеку, такому образованному, как вы, не познакомиться с моей дочкой, а вдруг вам будет интересно?

Он неловко улыбнулся, хотел еще что-то добавить, но сообразил, что лучше не стоит.

Макс уставился на него ястребиным глазом. Сначала он неловко молчал, потом спросил:

— Вы сказали, ей девятнадцать?

— Да.

— А можно спросить — у вас нет ее карточки?

— Погодите минуточку! — Сапожник исчез в мастерской и, вернувшись, торопливо протянул Максу любительскую фотографию.

Макс поднес ее к свету.

— Она ничего, — сказал он.

Фельд ждал.

— А она серьезная, не какая-нибудь пустышка?

— Нет, она очень серьезная.

Немного помолчав, Макс сказал, что он не прочь с ней познакомиться.

— Вот мой телефон, — заторопился сапожник, подавая ему листок бумаги, — позвоните ей. Она в шесть приходит с работы.

Макс сложил листок и сунул его в потертый кожаный бумажник.

— Да, а как насчет ботинок? Сколько, вы сказали, это будет стоить?

— О цене не беспокойтесь.

— Нет, мне хотелось бы знать.

— Ну, доллар… полтора. Да, полтора доллара, — сказал сапожник.

Но ему сразу стало неловко, потому что обычно за такую работу он брал два доллара и двадцать пять центов. Надо было либо сказать обычную цену, либо вовсе денег не брать.