Вильям Козлов - Когда боги глухи

Ничего не слышно от сына, хотя договорились, что он раз в месяц будет ему писать. Получил лишь одно письмо из Казахстана, намекал, что готовится в круиз вокруг Европы. Это значит, что настропалился бежать отсюда. Дай бог удачи Игорю! Все-таки он, Карнаков, чувствует ответственность за сына, он ведь его мальчишкой совратил на этот опасный путь, а впрочем, кто знает: поездной воришка мог запросто стать уголовником и вообще сгинуть в тюрьмах-колониях…

Ростислав Евгеньевич налил в рюмку коньяку, выпил, закусил сыром. Хороший коньяк, а и он не приносит облегчения. На форточку села синица и, крутя точеной головкой в черной шапочке, с любопытством заглядывала в комнату. Пустив негромкую трель, сорвалась и улетела. И снова слышен лишь тихий шорох осыпающегося со стекла сухого снега. Иногда он не слышал журчащей воды, а иной раз это его раздражало. Встал и, волоча ноги в шлепанцах, пошел на кухню и закрыл медный кран. Из зеркальца над раковиной на него посмотрело бородатое морщинистое лицо с лохматыми седыми бровями. Лицо старика. Странно, что он так долго живет. И еще не превратился в склеротика, вроде бы голова пока исправно работает. Да и на память не жалуется. Однако последнее время ему стало страшно ночами просыпаться от учащенного сердцебиения, снились какие-то кошмары, несколько раз казалось, что в дверь кто-то явственно постучал… Ранними утрами он пил кофе с молоком и шел бродить по улицам. По привычке заходил в заготконтору, там теперь заправляет молодой заведующий, Прыгунов пошел на повышение, «прыгнул» в Вологду. Этот умел ладить с начальством, встречать его и провожать. Специально построил маленькую турбазу с русской баней, туда и возил начальство… Уборщица Маша Сидоркина по старой памяти раз в неделю по средам приходит к нему… убраться в квартире. Ростислав Евгеньевич теперь по-царски с ней рассчитывается: дает каждый раз по двадцать пять рублей… Зачем ему теперь деньги? Аппетита нет, самого дорогого коньяка больше полбутылки за день не выпьешь, разве что оклеить ассигнациями комнату вместо обоев, как это после революции сделал андреевский кавалер Абросимов…

Никому не нужный, одинокий, доживал он свои дни в чужом ему городе Череповце. На днях получил по радио шифровку с тревожным сообщением, что Родион Изотов задержан в Москве органами КГБ, ему, Карнакову, предлагалось срочно покинуть город. Будь это раньше, может, он и удрал бы отсюда, но сейчас, в его годы, трогаться с места было дико. Куда он побежит? Кому нужен? Нет такого места в СССР, где бы он был в полной безопасности. Мелькнула мысль сесть в поезд и уехать в Андреевку. Наверное, жива еще Александра Волокова? Она никогда не жаловалась на здоровье, последнее время он нет-нет и вспоминал ее. Да и вообще он теперь жив одними воспоминаниями. Это — единственное, что у него осталось… Нет, никуда он из Череповца не поедет, безразлично, где его похоронят, потому что ему здесь ничего не принадлежит, даже трех аршин земли, — где бы ни находилась его могила, никто никогда на нее цветы не положит…

Рало утром он сжег в газовой духовке все бумаги, молотком раскрошил на утюге портативную аппаратуру, не пожалел даже хитроумный фотоаппарат со спичечную коробку — он им давно не пользовался, — все сложил в коробку и, воспользовавшись отсутствием кочегара, бросил в топку котельной, что находилась недалеко от его дома.

Успел Игорь уехать из СССР? Если не успел, его тоже, возьмут. Раз контрразведчики вышли на самого резидента, то уж они сумеют обезвредить и его агентов. Не сегодня завтра и к нему пожалуют незваные гости… У него нет страха, навалилась лишь свинцовая усталость, равнодушие ко всему на свете. Ему как-то приснилось, что он умер в этой комнате и как бы со стороны видит свое разлагающееся тело, соседи проходят мимо его двери, и им невдомек, что там почему-то на подоконнике лежит уже месяц Карнаков. Черный ворон подлетает к закрытой форточке, стучит тяжелым клювом по стеклу… Помнится, он проснулся весь в холодном поту и тогда решил на ночь не закрывать входную дверь. Под подушку он клал взведенный пистолет. Да и кому в голову придет грабить одинокого старика?..

Сегодня среда, через три часа придет убираться Маша Сидоркина. Ростислав Евгеньевич поднялся со стула, открыл платяной шкаф, достал из-под коробки с обувью пачку денег, завернутых в наволочку, вернулся к столу, смахнул рукой на пол крошки и белесые шкурки от копченой колбасы, положил на видное место сверток. Подумав, написал шариковой ручкой прямо на материи: «Маше Сидоркиной». Выпил рюмку коньяку и приписал: «Отслужи молебен и поставь в церкви богу свечку за упокой моей грешной души…» Верил ли он в бога? И да, и нет. Сколько раз обращался к нему бессонными ночами, чтобы обратил он свой божий гнев против большевиков, чтобы хоть на старости лет он немного пожил под своей настоящей фамилией — Карнаков — и чтобы похоронили его с церковным отпеванием и отпущением грехов в Москве на Новодевичьем кладбище, где нашли вечное упокоенье его отец и мать… Но боги были глухи к нему. И тогда он богохульствовал, клял «отца, сына и святого духа» на чем свет стоит!