Вильям Козлов - Андреевский кавалер

— Лошадь-то мою отдал этим разбойникам?

— Побойся бога, Яков Лукич! — остановился старик. — Они меня и не спросили — погрузили своих раненых и повезли.

— Значит, сынок покойного Андрея Ивановича объявился? — сказал Супронович. Он сидел на пустом ящике из-под вина, рядом с входом в казино. — А мой Ленька с Бергером удрали?

— Как увидели партизан, так и нарезали… То есть отступили, Яков Лукич.

— Возьми лопату в сарае и похорони убиенных…

— Повешенных, Яков Лукич, — со вздохом поправил Тимаш.

— И не бойся, я никому не скажу… Не крещеный я, что ли?

Послышался далекий паровозный гудок, со стороны Шлемова прибывал в Андреевку эшелон. Тимаш прислонился к покосившейся калитке дома Супроновича и стал смотреть на темный бор. Сначала он увидел над деревьями чуть приметные вспышки искр из паровозной трубы, затем в приближающийся железный грохот ворвался не очень громкий взрыв, полыхнуло красное пламя, и на Андреевку обрушился мощный железный гул: паровоз сошел с рельсов. От нового взрыва осветился бор по обе стороны развороченного пути.

Еще через несколько минут новый мощный взрыв потряс землю — на этот раз гул и грохот пришли со стороны базы. В свете полыхнувшего зарева казалось, что водонапорная башня покачнулась. Тимаш невольно зажмурил глаза, дожидаясь, что она рухнет…

Но башня стояла на месте.

«Хейнкель» судорожно клюнул носом раз, другой, из правого мотора потянулась тоненькая струйка дыма. Она становилась все плотнее, темнее, в ней возникли огненные змейки. Протяжный, вибрирующий звук нарастал, невооруженным глазом было видно, как сотрясаются крылья, будто от нервной дрожи.

— Чья батарея подбила? — коротко спросил Дерюгин, не отрываясь от цейсовского бинокля.

— Батарея капитана Гвоздикова, товарищ полковник, — возбужденно ответил Костя Белобрысов. Он тоже наблюдал за подбитым бомбардировщиком в бинокль. — Сейчас упадет.

Но самолет не хотел падать. Он упрямо тащил за собой черный хвост. Вокруг белыми шапочками вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Остальные «хейнкели», набирая высоту, уходили на запад, где полнеба заняли пышные кучевые облака. Бомбардировщики стремились нырнуть в огромное белое облако, чтобы стать недосягаемыми для зениток.

— Уйдет ведь на одном моторе! — сожалеючи произнес Григорий Елисеевич.

— У него и крыло загорелось, — сказал адъютант. — Не уйти ему, товарищ полковник. Сейчас скопытится!

От «хейнкеля» одна за другой отделились три точки.

— Я говорил! — воскликнул Белобрысое. — И до линии фронта не дотянули.

Яркими одуванчиками расцвели на голубом небе три парашюта. А бомбардировщик, истошно завывая, пошел вниз, брюхом коснулся острых вершин сосен, и через какое-то время там взметнулось невысокое пламя с черной окаемкой. Раздался глухой взрыв.

— Машину! — скомандовал Дерюгин.

В нем вдруг пробудился охотничий азарт, захотелось самому встретить на земле парашютистов. Адьютант помахал рукой шоферу, и из березняка резво, выкатила зеленая, с коричневыми разводами «эмка».

— Вперед! — скомандовал Дерюгин. — Успеть бы их встретить еще в воздухе.

— Эх, нам на «эмку» да еще бы крылья! — пошутил шофер — смешливый ефрейтор с медалью «За отвагу».

— Лесок проскочим, — заметил Белобрысое. — А там начинается пожня. Парашютисты в аккурат туда угодят. Ветру-то нет.

— Через лес напрямик есть дорога, — сказал шофер. — Только берегите головы: ох и покидает на колдобинах! Позавчера наши подбили «юнкерс», он упал на краю болотины, а летчики скрылись.

— Эти не скроются, — сказал Григорий Елисеевич.

— Тут до передовой напрямую семь километров. — Костя Белобрысов передал командиру полка с заднего сиденья автомат. — Диск полный, товарищ полковник… Не следовало бы вам сюда ехать! Мы и без вас их встретили бы. Мало ли что…

— Хорошо бы взять всех живыми, — сказал Дерюгин, пропустив слова Кости мимо ушей.

«Эмка», не сбавляя скорости, свернула с проселка на травянистую лесную дорогу, если можно было назвать дорогой чуть заметную колею от тележных колес. Колючие ветки молодых елок захлестали по дверцам машины, гулко грохнуло в днище, и все высоко подпрыгнули на сиденьях.

— Зараза, камень… — проворчал шофер. — Тут в траве ни хрена не видно.

Григорий Елисеевич даже отшатнулся от полуопущенного окна, когда «эмка» чуть ли не впритирку прошла рядом с толстенным сосновым стволом. Слышно было, как на крышу посыпались иголки и сучки.