Вильям Козлов - Андреевский кавалер

И вот пришел приказ из Центра: операция состоится нынче, в двадцать два часа пятнадцать минут, разрешено нападение на андреевский гарнизон.

Взгляд Дмитрия Андреевича был устремлен на болото, он даже не моргнул, когда багрово вспыхнуло огромным зловещим глазом болотное окно. Плачущим голосом несколько раз прокричала выпь, ей ответил крикливый лягушачий хор. Казалось, все болото запузырилось от этого концерта. Высоко прошел самолет, таща за собой белую полосу. Наверное, наш разведчик.

Дмитрий Андреевич вдруг вспомнил, как еще мальчишкой, до революции, он возвращался с отцом по шпалам из Климова. На поезд они не успели и пошли пешком, чтобы не ночевать на вокзале. Отец продал на базаре телку, с собой были деньги и покупки. Или их еще в Климове выследили бандиты, или подкараулили на дороге, но верстах в четырех от Андреевки встретились на путях четверо. Время было осеннее, моросил мелкий дождь, уже стемнело, далеко впереди смутно маячил железнодорожный мост.

— Ты, сынок, приотстань маленько, — тихо произнес отец. — И, что бы ни было, не подходи близко.

Все, что произошло дальше, навеки врезалось в память. Отец, не сворачивая, с холщовой котомкой через плечо, пошел прямо на встречных. Стоявший на полотне рослый бандит вытащил нож и что-то сказал. Трое остальных загородили дорогу. У одного в руках появился обрез. Отец опустил на бровку котомку с покупками и, неожиданно выпрямившись, бросился на того, что был с обрезом. Он ударил его сапогом в пах, другому, с ножом, огромным кулаком свернул набок челюсть. Видно, не ожидавшие нападения, бандиты бросились с полотна под откос, лишь один остался корчиться между рельсами. Отец поднял его над собой и, как мешок с отрубями, швырнул вниз. Но там уже никого не было видно. Андрей Иванович сунул сверкающую финку за голенище, поднял обрез, передернул затвор, и на рельс со звоном упал патрон. Отец нагнулся, положил его в карман. Поднял обрез вверх, и вечернюю тишину распорол громкий выстрел. Эхо раскатисто аукнулось.

— Тятя, они снова придут? — придя в себя, спросил Дмитрий.

— Силен тот, кто валит, сильнее тот, кто поднимается, — ответил отец. — Эти, сынок, не подымутся…

— Ты никого не боишься, тятя?

— Боюсь, — серьезно ответил он. — Себя боюсь, Митя. Сколько живу на свете, а самого себя не знаю…

По дороге домой отец поучал:

— Хочешь одержать верх — первым, паря, нападай. Замешкаешься, смалодушничаешь — быть тебе биту! Рази думали-гадали они, с финкой-то и обрезом, что я окажу им сопротивление? Ни в жисть! Потому и побросали все, что получили отпор!

— Кто они?

— Известно кто — лихие люди! Не сеют, не пашут, есть-пить сладко хотят… за чужой счет! Вор думает, что все на свете воры. А теперь пусть знают, что красть вольно, да за это, бывает, и бьют больно!

Не изменил отец своему правилу — не ждать, пока его первого ударят, до конца своей жизни не изменил себе: сколько врагов положил, когда его дома брали! И уже на помосте, со связанными руками, ухитрился одного чуть не до смерти зашибить.

Таким отцом можно было гордиться, а вот похож ли на него он, Дмитрий?..

Рядом вдруг раздался знакомый голос:

— Здравствуй, Дмитрий!

Заросший мягкой русой бородкой, загорелый до черноты, перед Абросимовым стоял в порванной рубашке и мятых бумажных брюках Иван Васильевич Кузнецов.

Они обнялись, только сейчас Дмитрий Андреевич почувствовал, что у него глаза мокрые.

— Не разрешили… — с трудом выговорил он. — Я еще мог бы его спасти… Если бы мы ударили по комендатуре!

— Ударим, Дмитрий Андреевич, и еще как ударим! — произнес Кузнецов. — Мне Петя показал радиограмму из Центра.

— И все-таки зря я не попытался. Боюсь, меня теперь это будет мучить всю жизнь… — Абросимов отвернулся, вытер рукавом глаза и, пытаясь придать лицу обычное выражение, спросил: — А как бы ты поступил на моем месте?

— Так же, как и ты, — твердо ответил Кузнецов. — Ничего, мы сегодня устроим поминки… георгиевскому кавалеру!

— Андреевскому, — поправил Дмитрий Андреевич. — В поселке его старики звали «андреевским кавалером».

— Наверное потому, что поселок назван его именем…

Дмитрий Андреевич понимал, что Кузнецов его успокаивает: не тот у него характер, чтобы сидеть в лесу с вооруженными людьми, жаждавшими боя, когда в Андреевке такое происходит! Иван Васильевич нашел бы какой-нибудь выход и вызволил бы отца…

— Не казни себя, — сурово проговорил Кузнецов. — Ты ничего не мог сделать. А нарушить приказ Центра… Мы ведь с тобой командиры. И обязаны выполнять приказы.