Вильям Козлов - Время любить

— Это с твоей точки зрения, — рассмеялся Андрей, опуская руку с отверткой и сверху вниз глядя на жену. — А вот Миша Супронович, по-видимому, другого мнения обо мне. И наш главный редактор издательства считает меня выскочкой, когда я на редакционных совещаниях возражаю ему. Николай Петрович Ушков тоже не благоволит ко мне… Он тоже, как и Миша, убежден, что это отец тащит меня в литературу, правит мои рассказы…

— Ему-то какое дело? — удивилась Мария.

— По-твоему, он хороший человек? — ответил вопросом на вопрос Андрей.

— По крайней мере, производит впечатление умного человека… — не сразу ответила Мария.

— И плохие люди бывают умными…

— Я его мало знаю.

— Как-то давно, когда я еще был студентом, Ушков стал просвещать меня насчет загадочности человеческой души, вспомнил Достоевского, Фолкнера, говорил о каких-то тайных пружинах внутри нас, которые неподвластны уму и воле… Смысл, наверное, в том, что даже самый положительный человек живет и не подозревает, что при определенных обстоятельствах способен совершить преступление… Как Раскольников у Достоевского.

— Николай Петрович любит умничать, — вставила Мария.

— Тайные пружины внутри нас… — произнес Андрей. — Не совсем точно, но верно. Человек — это загадка не только природы, но загадка и для самого себя. Гениальные писатели не могли до конца постичь не только человеческую душу, но и самих себя.

— А Достоевский?

— Он приблизился к истинному пониманию человеческой сущности, причем приоткрыл, главным образом, то непостижимое в людях, что запрятано в самые потайные уголки нашего сознания. Нащупал вот эти самые тайные пружины, которые могут человека сделать преступником или чудовищем. Заметь, Достоевского почему-то больше всего занимали внутренние, темные стороны человеческой души.

Когда Андрей начинал волноваться, он жестикулировал. Стоя на стремянке и держа в одной руке отвертку, он потерял равновесие, схватился за полку, и та со скрежетом полетела вниз. Мария едва успела отпрянуть, тяжелая полка грохнулась на паркет у самых ее ног.

— Боже! — вскричал Андрей, спрыгивая на пол. — Не задело?!

Красноватая пыль припорошила его лоб, темно-русые волосы.

— Ты дрожишь? — удивилась Мария. Она не успела даже испугаться. И не понимала волнения мужа.

— Больше никогда не стой рядом, когда я долблю эти проклятые дырки и вешаю полки! — с гневом вырвалось у него. Он отстранил от себя жену, заглянул ей в глаза, только сейчас она заметила, что он бледный, как стена, которую недавно долбил. — Лучше бы она мне на голову свалилась…

— Успокойся ты, — гладила она его мягкие короткие волосы. — Ничего ведь не случилось?

— Знаешь, о чем я сейчас думаю?.. — проговорил он, глядя мимо ее плеча на дверь. — Я был бы самым несчастным человеком на свете, если бы с тобой что-нибудь случилось, Маришка! Живешь, смеешься, рассуждаешь на философские темы, а рядом с жизнью бродит смерть с косой…

— Уж тогда с молотком, — улыбнулась жена.

— Жизнь, смерть, любовь — вот вечные истины в нашем мире.

— Может, с полигона уже летит к нам атомная ракета, — в тон ему сказала Мария. — Летит, а мы ничего не знаем. И глазом не успеем моргнуть, как очутимся на том свете… Есть ли он, тот свет?

— Нам и на этом хорошо, — поцеловал ее Андрей. — А войны не будет. Не должно быть! Я верю, что на земле больше умных, хороших людей, чем выродков, человеконенавистников, подонков… Да и кому нужна война, в которой не будет ни победителей, ни побежденных?

— Грозят же… — прошептала Мария.

Ей вдруг стало спокойно и тепло. Она слушала Андрея и удивлялась, что он как-то особенно торжественно произносит все эти слова, которые каждый день они слышат по радио и телевидению, читают в газетах.

— Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. — Андрей долгим взглядом посмотрел Марии в глаза: — Ты знаешь, я вчера подал заявление в партию. Вот вдруг почувствовал, что я должен быть с ними, коммунистами. То, что сейчас происходит, — это тоже революция. Могу ли я быть в стороне? Прости, что мои слова звучат по-газетному, но я и есть журналист.

— Уж ты-то никогда в стороне не был, — засмеялась Мария. — И не будешь! Не такой ты человек.

— Лишь бюрократам, консерваторам, жулью и алкоголикам не по нутру перемены, — продолжал Андрей. — А как чиновники держатся за свои кресла! Литературные чинуши из кожи вон лезут, чтобы убедить всех, что они за перемены, а сами спят и видят во сне старые времена, когда были неуязвимы. Верю, что, если сами не уйдут, их сметет свежий ветер…