Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

Между делом заметим, что коньюктура на рынке и глобальная ценовая политика – прерогатива уже совсем других людей, той самой загадочной мировой закулисы, о которой мы, скорее всего, так никогда не узнаем. Профессора с факультетов изящных наук откровенно не тянут. Смешно полагать, будто эти божьи коровки имеют влияние в серьезных денежных вопросах.

Лично я не верю, что эта огромная искусствоведческая туша безголова и саморегулируема. Должен быть какой-то мозговой центр, неумолимая руководящая и направляющая сила. Кто именно решает, что, например, в текущем сезоне гвоздем программы является импрессионист Джексон, а в следующем будет особенно востребован маринист Джонсон? Кто обрушивает финансовые водопады на модных авторов, жонглирует актуальными тенденциями и рубит магистрали в нужном направлении? Кто заставляет массы бездумно восхищаться банкой томатного супа, или разгадывать олигофреническую улыбку очередной коровы? Кто, в конце концов, как-то так обустраивает дело, что кусок полотна вдруг начинает стоить миллионы долларов? Сие тайна есть великая. Флюктуации и подводные гольфстримы этого процесса надежно скрыты от глаз простолюдинов.

А эксперты… А что эксперты? Смыслом существования экспертов является лишь идеологическое прикрытие ценообразования. Их классовая сверхзадача проста – опираясь на бетон правильно сформированного общественного мнения, делать кассу музеям, галереям и коллекционерам. В том, помимо всего прочего, состоит и их кровная корпоративная заинтересованность. Искусство – это тот огородик, на котором тучные стада экспертов пасутся уже полтораста лет. Другого у них нет, не будет, да им и не надо. Они же не сумасшедшие! У токарного станка пускай дураки стоят.

Печально вот что. Именно в результате деятельности подобных специалистов Пиросмани помирают в канаве, Ван Гоги не могут продать при жизни ни одной своей работы, а Зверевы (не те, которые парикмахеры) за стакан портвейна рисуют на оберточной бумаге удивительные портреты случайных блядей.

Причем вполне может статься, что через какое-то время Система совершит вдруг необъяснимый поворот. И тогда все семь «Подсолнухов» весело уйдут в общей сложности за четверть мегатонны грина, и специально придумают жанр «наивная живопись», и даже сама Третьяковка выделит пару витрин на Крымском валу под работы безвременно ушедшего. Рынок не будет ждать, что-то надо продавать прямо сейчас. «Подсолнухи»? Дайте два!

Если же возвращаться к гипотетическому наследству нашего внучатого племянника, то придется его маленько разочаровать. Поколения искусствоведов кропотливо создавали Систему совсем не для того, чтобы вот так запросто приходили какие-то левые чуваки с такими же левыми картинками и горячим желанием подзаработать. У них все схвачено, мышь не проскочит.

Рыночную стоимость картины эксперты определяют отнюдь не по ее «симпатичности», или какой-нибудь там «эстетичности». Это, вспоминая авангардных феноменов, вообще есть понятие весьма условное и субъективное. Экспертов, как ни странно, не слишком интересует «что» нарисовано. По большей части их интересует «кем» и «когда» нарисовано. Основной критерий – наличие подходящего автографа в углу холста. В сущности, вся экспертиза сводится к установлению его подлинности. Взять хотя бы историю с самодельными яйцами Фаберже, на которых стояли настоящие клейма фирмы. Яички шли у экспертов «на ура» ровно до тех пор, пока совершенно случайно не всплыл этот досадный факт.

Если по поводу автографа имеются сомнения, то дело несколько осложняется. В этом случае эксперты могут полгода терзаться сомнениями, чтобы в конце концов объявить: «Ваши не пляшут! Повторная рентгеноскопия показала, что это никакой не Залупкинд, хотя, сцуко и очень похоже, почти не отличишь. Вроде и манера письма идентична, и традиционный для его творчества мотив пасторального пейзажа имеет место быть, и вот этот характерный оттенок зеленой листвы, подсвеченной заходящим солнца… Но не он, не Залупкинд. Под верхним красочным слоем обнаружен еще один. На нем забацан олимпицкий медвед и бутылка «Тархуна»!».

Однако на вопрос: «Так какого же арапа вы, господа хорошие, сразу не сказали? Неужто не заметно? Где же был ваш знаменитый художественный вкус?» – они в девяти случаях из десяти не смогут ответить внятно. То есть ответят, конечно, но всякое бла-бла-бла. Что-нибудь бесконечно идиотское, вроде «без спектрального анализа было невозможно определить авторство произведения».