Сергей Кулаков: Путь странника

«И жил Авраам… как странник, дни многие»

(Книга Бытия 21:34)

* * *

Тот, Кто вне времен, пространств и тленья,

В числах не испытывал нужды.

Не числом, а Духа измереньем.

Выводил Он меру красоты.

Божий Дух где хочет, там и дышит,

Что захочет Слово – то творит.

Первый день: земля безвидна, выше –

Тьма, и свет над этой тьмой парит…

Снег выпал на поля,

но я

был не в полях тогда.

Вода

летела, вниз плыла,

была

белым-бела она.

Со дна

небес кружились вниз,

в наш мир,

снега, а здесь глядим

мы им

навстречу – снизу вверх.

Теперь

повсюду тьма и смерть,

и нет

звезд и созвездий там –

пуста

вселенная моя.

Земля

белеет, и огни –

как нимб –

над ней зажглись. О, да!

Звезда

от всех сторон земли –

смотри –

видна… До Рождества –

дня два.

Чудо свершилось. Звезда Рождества

С тайны сняла недоступности полог.

Вышли, уставшие от колдовства:

Маг-чародей, звездочет и астролог,

И за знамением Божьим – звездой –

Трое волхвов из пределов востока

Долго брели, и вели за собой

Осликов трех по сугробам глубоким.

Скрип под ногами, то пласт снеговой

Тихо приветствует трех чужестранцев.

Вот это место! Над их головой

Стала звезда, освещая пространство,

Осликов и мудрецов, и дома…

Старцы в свои завернулись накидки,

Холодно было – стояла зима,

И мудрецы постучали в калитку.

«Кто там?» «Пустите посланников Бога,

Путь наш лежит из неблизкой земли».

Женщина им отвечала с порога:

«Что ж вы, входите». И старцы вошли

В дом, под звездой своего Господина;

Сняли накидки, и в свете свечи

Долго смотрели на божьего сына,

Спавшего в люльке у теплой печи…

Топятся печи в канун Рождества,

Садится хлеб, и готовятся яства;

В ночь появленья младенца Христа

В церкви спешит богомольная паства.

Тучный священник молитву поет,

Все ей внимают, и плавно, как пенье,

Падает снег; вековое вранье

Вновь искупается чудом Рожденья.

Притихшая Таврида спит устало.

Журчат цикад недремлющих свирели…

На склонах, налепившись, как попало,

Селенья спят, как дети в колыбелях.

Одни лишь мы не спим, и так неспешно,

К безмолвным прикасаньям привыкая,

Летим во тьме бездонной и кромешной,

По-птичьи именами окликаясь.

К нам – точно кожа – имя прикипело,

И тесно с ним душа переплелась,

А помнишь время, как оно несмело,

Издалека едва касалось нас?

И, как пугаясь маленького тела,

Порой оно пыталось улизнуть,

Но вслед летели звуки неумело,

Чтоб имя дикое к себе вернуть;

Как вместе мы росли, как привыкали,

Как друг на друга злились, и опять

Мы с именем единым сплавом стали,

Который не разрушить, не разъять.

Пусть смертна плоть, но имена живучи,

И образ наш хранят лишь имена;

Мы, именем обернуты певучим,

В грядущие уходим времена…

А здесь, средь диких скал и древних пиний,

Рождения подходит жданный час,

И человека пеленают в имя,

Как пеленали именами нас.

* * *

Темнеет, и ветер гоняет снежок,

И гнет у деревьев вершины.

Уже замело за оврагом лужок,

И дальше – поля и долины.

А в комнате тихо и нет ни души,

А вьюга свистит за окошком,

И мальчик не спит, и в кроватке лежит,

И страшно малютке немножко.

Он верит, как в детстве лишь верить дано,

В волшебные все небылицы,

И думает, что в темноте за окном

Нечистая сила резвится.

Он думает, что это бесы визжат,

Хохочут, и воют, и дуют;

И крестик покрепче в ладошке зажал,

И шепчет молитву простую.

Но утром развеются все миражи,

Ночные рассыплются страхи,

Когда он к окну босиком подбежит

В ночной своей, теплой рубахе.

Там, за окошком – бела и чиста –

Земля в своем новом уборе,

Станет под утренним солнцем блистать:

Застывшим заснеженным морем.

* * *

Ребенок к уху Книгу приложил.

Так бережно держал, так осторожно,

Когда ему сказали, что внутри

Незримо обитает Слово Божье.

Как раковину из глубин морских,

Он испытует любопытным слухом

Тяжелый том. Что там, в глубинах сих,

Расслышит он неискушенным ухом?

И, фолиант на место положив,

Сказал ребенок, обращаясь к старшим

(Что он услышал, если вдруг спросил?):

«А там, внутри, Ему совсем не страшно?»