Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Завернув в пакет бумажный
сто горячих пирожков,
Гиппо сел в вагон багажный
и, как мэр Москвы Лужков,

помахал Москве фуражкой,
а потом присел в углу,
молока попил из фляжки
и — состав поплыл во мглу.

Чтоб в пути не ведать скуки,
Гиппо вынул пирожки…
За стеной роились звуки,
плыли в окнах огоньки,

поезд мчался, что есть мочи,
сам себе крича: «Наддай!..» —
и среди апрельской ночи
встал на станции «Валдай».

На платформе Гиппо ждали
председатель и шофёр.
В темноте лежали дали,
в стороне урчал мотор.

У вокзала под берёзкой
припаркован был фургон.
Вот в него по толстым доскам
и взошёл тихонько он.

И потом — не так, чтоб споро —
он поехал через лес,
слыша, как скрипят рессоры,
ощущая Гиппо вес.

Час спустя, машина встала.
Дверь открылась. Он сошёл…
Над землёй — уже светало.
Быстро таял ночи шёлк.

Перед ним, ещё в тумане,
чудо-озеро легло.
У воды темнели бани,
гладь блестела, как стекло.

Вдалеке — как войско, строго —
леса высилась гряда.
И почти что у порога
тёмных бань была вода…

«Нынче снег обильно таял,
так бывает иногда,
вот и уровень Валдая
поднят выше, чем всегда, —

председатель излагает,
Гиппо улицей ведя. —
Впрочем, нас то — не пугает.
Лишь бы не было дождя!..»

И помчались дни, сгорая,
как дрова в большом костре.
В председательском сарае
Гиппо спал, как на ковре,

на душистом мягком сене,
вкусный борщ из таза ел
и, гуляя по деревне,
на окрестности глазел.

Как-то раз его в коровник
председатель пригласил.
И, введя в сарай огромный,
во всю мощь провозгласил:

«Вот, бурёночки, вам всем бы
стать фигурою, как он.
Ешьте втрое больше сена,
поправляйтесь до трёх тонн!

Зимы здесь у нас суровы,
но в кормах нехватки нет.
Будь вы все гиппокоровы —
хватит сена на обед!..»

И в свинарник как-то тоже
был он позван, где потом
свиноматкам толстокожим
был в пример поставлен он.

Но в другие дни, гуляя,
он бродил из края в край
вдоль по берегу Валдая,
а потом к себе в сарай

возвращался к ночи ближе
и, из таза съев борща,
долго слушал, как на крыше
мыши бегают, пища.

Иногда и днём он тоже,
утомившись есть-гулять,
на своём пахучем ложе
оставался отдыхать.

После сытного обеда
хорошо лежать в тиши
да внимать сквозь сон, как где-то
ветерок травой шуршит…

Но однажды он проснулся
оттого, что дождь идёт —
так идёт, словно прогнулся
над Валдаем небосвод.

Разлепив спросонья веки,
он шагнул во двор скорей —
а вокруг бушуют реки,
плещет море у дверей.

И внезапно, как от боли,
кто-то крикнул у двора:
«Там остались дети в школе!
Их спасать давно пора!..»

И в уме, как на картине,
Гиппо тут же увидал —
школа-то стоит в низине!
А вокруг — девятый вал

Их ведь смоет этот дождик!
Вон он — всё с водой смешал…
И, рванув, как внедорожник,
Гиппо к школе побежал.

Вот и школа… В брызг тумане —
только крыша над водой,
словно остров в океане,
окружённый злой бедой.

По волнам несутся книжки,
воды тёмные бурлят.
А на крыше ребятишки,
как воробышки, сидят

Кто-то вдруг, срывая глотку,
закричал, чтоб всем дошло:
«Лодку! Надо срочно лодку!..»
Но все лодки унесло.

И, как тяжкое мычанье,
горький стон исторг народ…
И тогда, прервав молчанье,
Гиппо выступил вперёд:

«Эта крыша для ночлега —
детям вовсе ни к чему.
Вон в кустах стоит телега —
вяжем к телу моему!

Ставим мне её на спину
и верёвкой — к животу!
Я сто раз нырял в трясину,
знать, и тут не подведу…»

Так, с привязанной телегой,
Гиппо бросился в поток —
и, скользя в волнах тюленем,
быстро воду пересёк.

Где поток бурлил потише,
плавно к школе выгреб он
и дрожащих ребятишек
принял с крыши в свой «салон».

Взял за раз он душ пятнадцать —
так сказать, один лишь класс,
потому пришлось мотаться
за детьми всего пять раз.