* * *
Она была голодною
И бедною была.
И платьице немодное
Истёрлось добела.
Нелепая, неверная,
Без связей деловых,
Стихи писала скверные
И скверно пела их.
И жизненной изнанкою
Свой краткий век жила,
И в подворотнях с панками
И пела, и пила.
Цвели цветы неяркие
В бесхитростной душе.
Лишь панк поёт под аркою,
Где нет её уже…
Пускай же всем отплатится
Несчастное житьё!
И выцветшее платьице,
И худенькие пальчики,
Углы чужие, съёмные,
И спившиеся мальчики,
А самое-то главное —
Как провод, оголённая,
Никем не оценённая
Поэзия её!
* * *
Когда на обрыве стоишь речном
И сердце твоё звенит,
И вечность ты чувствуешь за плечом —
Он рядом с тобой стоит.
На шумной пирушке сквозь гам и смех
Не разобрать ничего,
Но вдруг накрывает молчанье всех —
И это голос Его.
Он был вместе с нами лишь миг назад —
Невидим, но ощутим.
И всё, что хотели бы вы сказать —
Уже подумано Им.
На ярмарке этой мы все равны,
И каждый здесь оценён,
Но всё, чему мы не найдём цены —
Одно из Его имён.
Когда на князя находил подобный стих, он облачался в серый редингот, надвигал до бровей широкополую шляпу, и каждый, кто встречал его в таком виде, понимал, что князь вышел «инкогнито» и узнавать его отнюдь не следует…
Э. Т. А. Гофман
«Житейские воззрения кота Мурра»
У меня такой сегодня стих:
Я надену серый редингот,
Нахлобучу шляпу до бровей
И пойду инкогнито гулять.
Будут думать: «Кто это идёт? —
Что-то мы не видели таких…»
Я же затанцую — гоп-ля-ля!
Прихлебнув из горлышка портвейн.
Я смогу смеяться и кричать,
Я смогу французский петь шансон
Голосом, каким его поёт
Серж Гинзбур или Эдит Пиаф.
Захочу — пройдусь и колесом,
Не страшась испачкать редингот!
Лишь боюсь, что, вверх ногами встав…
Шляпу потеряю невзначай.
Артём Трофимов [70]
Пламя по имени Время
Из дневника
Жизнь — комната, в которой идёшь с завязанными глазами, — входишь в неё через дверь, медленно пробираешься наощупь вдоль стенки, спотыкаешься о шкафы и, когда уже стенка подходит к концу, нащупываешь собственными руками ту самую дверь, через которую вошёл.
Современный человек всё больше напоминает мне семя одуванчика, чьё будущее полностью зависит от ветра, и, вместо заботы о будущем, оно лишь гадает о нём.
Рвалась бумага в клочья и разлеталась по всему дому. Ведь даже белую, как снег, бумагу жестокий мир создаёт для того, чтобы люди написали на ней чёрные буквы.
Как приятно иногда провести рукой по краю бумаги, которая разорвана в порыве чувств, а не по остро отшлифованному стандартному заводскому её краю.
Лист с моим детским стишком…
Дворник мечет бескорыстно
Мётлы в сердце сентября.
Он сметает эти листья,
Как обиду на тебя.
Было если бы так просто:
Позабыл — из сердца вон!
Отчего же так несносно
По утрам проходит сон?..
Что ж, мы, люди, не безгрешны.
Кто же ангел есть из нас?
Отчего обидой вешней
Нас ломает сей же час?
Вся жизнь — обман. И все мы в ней — вруны.
Мы все, бессовестно скрываясь от луны,
Как реки мутные, в житейской мгле течём…
Где ж устье? Где исток? Речные валуны?
* * *
Будет вновь под стопою моей борозда,
Буду к звёздам лететь, и хмельная звезда
Обуздает мой разум — и врежется в зубы
Бедолаге Пегасу стальная узда…
* * *
Как осенний листок,
Тихо с ветром играет
Лист с моим детским стишком.
* * *
Не могу я сказать ничего:
Ведь нарушат слова
Первозданную тишину.
* * *
Первый снег в сентябре.
Веет холодом хмурым.
И всё же, как рад народ!
* * *
Выползла черепаха
Из-под панциря своего.
Как же он будет теперь?
* * *
Что же сожгло
Эти осенние тополя?
Пламя по имени Время.
* * *
Новое утро.
Наверно, и солнце
Вздыхает со сна.
* * *
Придорожная лужа.
Не замерзает она
От осеннего снега.
Читать дальше