Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Жаль, только был всему судья
В конце мой папа, а не я.

Раз слизняк и два слизняк —
В грибе дырка точится…
Извините за сквозняк —
Очень кушать хочется!

Шёл хомяк
В пиджаке.
Но никто не знал о том,
Что хомяк
В пиджаке.
Потому что с хомяком —
С хомяком
В пиджаке —
Сам шагал я налегке.

Только я шагал ногами
По дорожке, по двору.
А хомяк шагал в кармане
И тихонько грыз дыру.

И прогрыз наверняка…
Потому что очень скоро
Одиноко вдоль забора
Шёл хомяк без пиджака…

Разыгралась Непогода.
Солнце спрятала в карман.
Сдула шляпу с пешехода
Загремела в барабан.

Нас из лейки окатила.
Спичкой чиркнула тайком.
А потом глаза закрыла
Нам тумановым платком.

Потому что Непогоде
От рожденья — только год.
И она ещё не ходит
В детский сад для Непогод.

Но пройдёт всего полгода —
Поведут её в Детсад
Там в послушную Погоду
Непогоду превратят!

Если направо пойдёшь — не дойдёшь.
Если налево — умрёшь, но не сразу.
Прямо посмотришь — в ноябрьскую дрожь
Войско восстанет, покорное глазу.

Газа глотнёт, чтобы брать города.
Тихо пройдёт, подчиняясь приказу.
Двинется вспять и потом, как вода,
Вширь потечёт, повинуясь экстазу.

Станешь тогда: ни туда, ни сюда,
В очи пихая свинцовые тучи.
Точка рождения — это беда, милые, да.
И бессмысленный случай.

Только зачем она так хороша,
Точка рождения в море простора?
Даже из шушенского шалаша —
Скажешь: «Шалишь, не видал ни шиша! —
Тоже смотрел очарованным взором.

Взор помутнел. Набегает слеза.
Душит надежда под звуки парада.
То просвистит, то поляжет лоза,
Вся зелена и полна винограда.

Стылый декабрь стоит под окном.
Оцепенели деревья.
Первым очнулся учительский дом,
Только потом — деревня.
Только потом заскрипели шаги
И заскользили салазки.

В тёмном окошке у Бабы Яги
Кончились страшные сказки.
Только мычит слабоумная мать
В душном угаре избёнки,
И на мороз переносят кровать
Две неумерших сестрёнки.

Свежая травка взошла поутру.
Рыжий котёнок пошёл по двору.
Словно большой переполненный чан,
Двор выдыхает молочный туман.
Из деревянных и каменных пор
Ветер выходит и сыплется сор.
Лютик растёт. Одуванчик растёт.
Рыжий котёнок всё время идёт.
Видит: букашки ползут из земли.
Видит: летят золотые шмели.
Видит: по липам тихоноко течёт
Сладкий, как мышка, липовый мёд.
Рыжий котёнок вздохнул глубоко:
Ах, до чего хорошо и легко!
Над горизонтом, кругла и тепла,
Добрая рыжая мама взошла.

Мы долго жили в гараже,
Но это кончилось уже.
Мы прятались на свалке,
А грелись в раздевалке.
Порой нам снилось, что сидим
В неосвещённом зале,
Но спали мы в подвале.

Наутро кончился погром —
Куриным пухом и пером,
И лёгким паром над двором,
Весенним сладким паром.
И значит, всё недаром.
И хорошо на чердаке
При пауке и ветерке
Послушать пенье птичье.
И в этом есть величье.

Жара, как на юге. Среда. Гермесова точка недели.
Мы так торопились сюда, что даже прийти не успели
в себя, оказавшись взамен двоих постояльцев отеля.
В окошке горит цикламен. Двадцатые числа апреля.
Твой день. Донимает Нева, братается с ветром и слепит.
Волна, как чудная молва, одни восклицания лепит.
Другие даются с трудом. Известная суетность вкуса.
И некогда праздновать в том уже ни героя, ни труса.
Среди ожиданий повтор среды обретений рапсода,
на многоканальный простор балтийская рвётся свобода.
И небо, сплотив покрова над нами, безличное сбросив,
свои подбирает слова на зависть — Исакий, Иосиф.