Эльмира Нетесова - Заложники любви

И тогда она решила схитрить и позвонила мужику с телефона подруги. Услышала голос и спросила:

— Почему ты исчез? Где находишься?

— Софья! Не ори! Да, я уехал. И теперь далеко от тебя. Я помирился с женой, вернулся в семью. У меня все отлично.

— А как же я?

— Ты не девочка! Мне рассказали все. Я был в шаге от глупости, но люди вовремя остановили и предостерегли. Они сберегли меня. Ну, а ты сама взрослый человек. Знаешь, что от связи с мужчинами рождаются на свет не цветы, а дети! Для тебя это не впервой! Да и от меня ли эта беременность? Хотя теперь это не имеет значения. Я тебя не взял силой! Сама зависла, сама и выпутывайся,— выключил телефон.

Пронина решила не оглашать беременность и роды, чтоб над нею не смеялись больше, чем теперь. Прошка у нее был последней надеждой, но и здесь вклинились досужие языки, помешали, разбили.

— А если рожу, совсем проходу не будет! Прошку даже через суд не верну. Ну, кто я ему? За него все общежитие пойдет в свидетели против меня. Что я им докажу, одна против всех? Смешно! — решилась баба на отчаянное.

Нет, она не стала скрывать у следователя, что произошло. Призналась во всем сама:

— Куда б я делась с дитем? Только на улицу! Из общежития тут же выперли б! Это и дураку понятно. А где взять на приданое? Снять угол, кто возьмет с ребенком? Да и что ему сказала б, когда вырос?

— Почему не отдали в приют? — спросил следователь.

— Огласки боялась.

— А убить не испугалась?

— Я пальцем не тронула! Положила в контейнер и ушла.

— Но ведь это родной человек! Неужели не было жаль сына?

— Он не был бы счастлив со мной! Меня все ненавидят. И его отец! Ведь он виноват во всем, но Прошку судить не станете!

— Не за что! Вы мать и выкинули ребенка своими руками!

— Он жив? — спросила Софья тихо.

— На ваше счастье, живой!

Софья разрыдалась. Но следователь велел увести ее в камеру, не поверив слезам и запоздалому раскаянию.

А через две недели Пронину привели в суд. Баба готовилась ко всему и вдруг услышала:

— Приговорить Пронину Софью Андреевну к трем годам лишения свободы условно.

Баба, с трудом поверив в услышанное, впервые подняла голову, оглядела зал заседаний суда, увидела Егора Лукича, несколько женщин, работавших в общежитии. Приметила сочувствие в лицах. Ведь именно здесь все они узнали об отчиме и матери, о нелегкой жизни бабы, какую тщательно скрывала от всех.

Когда охранник выслушал решение суда, он открыл решетчатую дверь и разрешил Прониной выйти.

Софья встала, хотела сделать шаг, но ноги подкосились и не удержали бабу. Она тяжело плюхнулась обратно на скамью.

Ей вернули волю, о какой баба уже не мечтала.

Воля! Как это здорово! Там есть жизнь и солнце! Но почему жизнь прошла без радостей, а солнце никогда не грело душу. Почему ни один человек не радуется ее свободе и все смотрят на бабу настороженно, как на зверя? Почему ей не верят? Кому в радость такая воля? Куда сейчас идти? Ни в общежитие, ни на завод не пустят. Куда деваться? На улицу, под забор, в соседи к бродячим псам и кошкам? Но даже у них своры, а вместе легче выжить. У Соньки никого вокруг. Единственная мать давно умерла в психушке, не пожелав перед смертью увидеться с дочкой. Не простить, не проститься не с кем...

Об отце знала, что он отказался от нее задолго до рожденья. Она никогда не видела его. Он, как Прохор, не захотел стать отцом. И ни разу за все годы не попытался увидеть дочь.

— А и жив ли он? — подумала баба.

— Одни Прошки вокруг! И ни единого человека! Как глупо и бездумно жила! — ревела баба в голос.

От боли раскалывалась голова, прокалывало сердце, глаза ничего не видят.

— Пронина! Выходите! — напомнил конвоир, какому порядком надоели вопли бабы.

— Выходить? А куда? — глянула беспомощно на охранника и увидела рядом с ним Лукича. Он подвинул конвойного, подошел к Соньке, тронул за плечо, молча подал бутылку минералки и сказал глухо:

— Пошли домой, детка!

Женщины помогли ей встать, взяли на плечи, повели бабу к выходу. Как она вышла из зала суда, Софья не помнила.

— С неделю отдохнешь и выйдешь на работу,— сказал ей Лукич уже в машине.

— Куда? Кто возьмет?

— На прежнее, на свое место, на завод.

— А возьмут?

— Тебя там ждут,— ответил уверенно.

Сонька, войдя в общежитие, огляделась. Здесь все было по-прежнему. Тот же вахтер в вестибюле, та же надраенная лестница наверх, на ее второй этаж. Вот только внутри у бабы что-то надломилось. Она оперлась на стену: